Город накрыло волной простуды еще в конце октября. «Скорая» захлебывалась, транспортируя больных в инфекционные клиники, а теперь наступил и наш черед захлебываться. Дикий капитализм держал людей в напряжении, не давая уйти на больничный, а пожилые просто страдали по жестоким законам старения. Пошли многочисленные тяжелые пневмонии, отиты, отеки легких и тяжелые осложнения после антибиотиков и всякой другой дряни, бесконтрольно поглощаемой нашим народонаселением. Присесть было некогда, а Славка, как назло, бездельничал почти все дежурство, надоедая телефонными звонками довольно язвительного содержания:

– Так ты так и не сказала ничего о борще.

– Слава, ты что, уже на хирургии побывал? И что там вы уже раздавили? Какой борщ?!

– Елена Андреевна, я хочу знать, умеете вы варить борщ или нет.

– Слушайте, доктор, у меня тут очередь из двадцати человек. Если бы сейчас рядом находилась кастрюля с борщом, так непременно оказалась бы надета на вашу голову.

– Не-е, полегче… Беру свой вопрос обратно. Пока что.

– Так, что-то еще?

– Когда уже освободишься?

– Не знаю. Народ прет и прет. Может, к двенадцати.

– Позвони.

Мужику было смертельно скучно. Я представила себе тупое высиживание скучающих хирургов в компании операционных медсестер. Они-то всегда готовы развлечь. По крайней мере, многие там – незамужние девушки без всякого, как говорится, приданого.

Так, стоп. Вот этого мы в свою голову пускать не будем. Она у нас и так не совсем здорова. В состоянии нестойкой ремиссии. И то буквально последние пару недель. Если даже уйдет – ничего. Больно, но переживем.

Народ рассосался только к часу ночи, но ненадолго. В операционном душе случился секс, еще я успела запихать в себя оставленное сердобольной Алиной Петровной больничное пюре с котлетой, и дальше опять понеслось. На сон времени не осталось совершенно. Утром в воскресенье первым делом позвонила мама и сообщила, что Вовка явился с утра пораньше, кристально трезвый, и забрал Катьку до обеда к себе.

Спокойно, спокойно. С ней все будет хорошо.

Славка подвез меня на Петроградскую. Причины поездки я скрывать не стала, хотя в глубине души побаивалась его реакции. Но в отличие от меня у доктора Сухарева была хорошая привычка думать, прежде чем говорить:

– Ну и сходи пособеседуйся. Все спокойней, чем в нашей мясорубке. Захочешь развлечений – всегда можно дежурство взять.

Однако все оказалось не так просто: клиника прорывалась на рынок всеми возможными способами, и у них имелась своя система обязательных дежурств. В клинике была кристальная чистота, хороший запах, новая мебель, спокойный персонал. Собеседовал меня маленький рыжеволосый доктор Федор Афанасьевич. Мужичок лет сорока, представился как кандидат медицинских наук. Всю жизнь проработал в Военно-медицинской академии на кафедре эндокринологии и вот наконец решил попробовать себя в частной практике. Как я поняла, он был не просто нанятый главврач, а, видимо, один из соучредителей или, по крайней мере, очень ответственное лицо за все происходящее. Симпатичным он казался еще и потому, что не выразил никаких эмоций по поводу моего внешнего вида, соответствующего больше глуповатой блондинке, не очень достойной высокого звания врача. Скорее всего, положительно сказалось беспокойное дежурство, уже не проходящие круги под глазами и почти полное отсутствие макияжа.

– Нам нужны толковые молодые люди, а у вас еще и неплохой опыт. Только вы меня простите, Елена Андреевна, но я тоже имею определенный багаж. Судя по вашему рассказу, вы – типичный острый клиницист. Настоящая «Скорая помощь». А у нас тут, понимаете, не пациенты в общем понимании этого слова, а клиенты. Люди в основном небедные, со всеми вытекающими. Не заскучаете? Да и сами понимаете, к ним нужен особый подход.

Я хотела рассказать про свою платную палату, конечно, умолчав о том, как меня от нее тошнит, от всех ее пациентов, исключая одну-единственную Полину Алексеевну Вербицкую, и про усталость от бесконечной грязной работы. По крайней мере, именно это я приготовила заранее, но почему-то так и не использовала.

– У меня изменились личные обстоятельства. Нужна достойная зарплата. Попробую, если возьмете.

Доктор удовлетворенно выдохнул:

– Ну, тогда приглашаю вас на первый вызов. Если хотите, поехали со мной прямо сейчас.

– Конечно.

Согласилась я довольно опрометчиво, потому что ехать предстояло в Пушкин, и прибыли мы на место только через полтора часа. Частный сектор, огромные дома, высокий забор. Ворота открыла явно прислуга: сухо поздоровались и спросили документы. В доме было не прибрано: на первом этаже валялись многочисленные детские игрушки, бегала веселая девочка лет трех, а за ней, вероятно, няня. По лестнице нам навстречу спускалась хозяйка дома, с кем-то оживленно разговаривая по телефону. Красивая брюнетка лет тридцати.

– Нет, сегодня никак, мы не в кондиции. Ничего, путевку зато заставлю оплатить… Нет, наверное, в среду… наверное…

Она прошла мимо нас, как мимо неодушевленных предметов, упала вместе с телефоном на широкий кожаный диван и закинула ноги на журнальный столик. Она завершила свои переговоры, выпила сока прямо из коробки и повернулась в нашу сторону:

– А, Федор Афанасьевич… доброе утро. Он наверху. Можете подняться.

– Вчера что-то случилось? Он приходил в пятницу к нам на прием, все было в порядке.

– Не знаю, что у него вчера случилось, но я приехала вечером, а он валялся весь мокрый на полу и ничего не соображал. Едва растолкала. Попросил конфет, представляете? Я спорить не стала и дала. Потом вроде отпустило. Сказал вас вызвать. Скоро помрет.

– Ну хорошо, пойдемте.

– Идите сами, у меня дела.

Она отвернулась, дав понять, что разговор окончен. Пока мы поднимались, Федор кратко сообщил мне, что и как:

– Мужик, пятьдесят шесть лет, какой-то бизнес в питерском грузовом порту. Шесть лет как на инсулине, дозировка средняя. В основном за собой следит, но периодически срывается на алкоголь. Бывает, путает на этой почве дозы… ну, сами понимаете. Несколько месяцев назад привезли после подобных выкрутасов с гипогликемической комой. Я еще в Военно-медицинской работал. Дозу перебрал раза в три. Плохо видит к тому же: выраженная ретинопатия.

В комнате царил полумрак, хозяин лежал, замотавшись в домашний махровый халат. Огромная кровать не прибрана, несколько подушек валялись на полу. Напротив кровати стоял не менее размерный телевизор, прямо по Фрейду. Тут же очень захотелось развернуться и пойти обратно в машину.

– Привет, Федор Афанасьевич. Сахар померь. Что-то мне вчера плоховато было.

Тут же он прибавил децибелов до невероятной громкости:

– Са-а-аша! Поднимись расскажи.

Ответа не поступило.

– Саша, оглохла?! Иди сюда, я говорю.