– Нет. Не тебе за меня решать. Ты не можешь мне говорить, кто достоин моей… Я сама чувствую, что я чувствую, и все.

– Сейчас слишком поздно, верно? – сказал он. – Теперь мы оба обручены с войной.

– Ты что, стал поэтом? Зачем вообще кому-то обручаться с войной?

– Затем, что вся жизнь только… Просто самое большее, на что мы способны, это сделать так, чтобы стало немного лучше, немного справедливее или безопаснее.

Зури снова положила голову ему на плечо.

– Справедливее? Безопаснее? Я вообще не уверена, что мы воюем за это, а если и так, то не уверена, что мы этого заслуживаем.

– А почему нет? – спросил Тау, имея в виду их двоих.

– Из-за того, что мы делаем.

Тау показалось, что она знала, чем он занимался в Исихого, и имела в виду именно это.

– Мы те, кем должны быть, – сказал он. – Если хотим сделать этот мир чуть-чуть лучше.

– Разве темный путь может вывести к лучшему миру?

Тау думал, что его рассудку угрожало время, которое он проводил в Исихого, но сейчас он пробыл с Зури меньше четверти промежутка и уже лишился всех якорей.

– Утром я отправлюсь дальше на юг, – сообщила она, и от ее внезапного переключения темы у него закружилась голова. – Моих сопровождающих поселили в соседнем строении.

– О-о, – проговорил Тау, сожалея о том, что ее визит продлится лишь эту ночь, но благодарный тому, что их разговор перешел на более твердую почву.

– Ты зачем это отрастил?

– Что?

– Бороду. У тебя одни клочки на лице.

– Э-х… Я много занимался, не было времени.

– Вижу. Слишком занят был, чтобы бриться… и мыться.

Это была неправда. Тау мылся только накануне… или пару дней назад.

Она рассмеялась. Ее смех зазвучал как музыка.

– Идем.

– Куда?

– В этих покоях есть купальня. Тебе нужно вымыться и побриться. Я тебе помогу.

И твердая почва разом исчезла, провалившись в бездну.

– Купальня? Бриться? Мне не нужно…

– Тау, я далека от того, чтобы говорить другим, что им нужно или что им не нужно, но в этот раз я сделаю исключение. Идем.

– В купальню? – У Тау надломился голос. Он прочистил горло и понизил голос. – В купальню?

Она взяла его за руку и повела в соседнюю комнату.

Он пошел за Зури. Он словно плыл по воздуху, невольно раздумывая, не использует ли она какой-то удивительный дар, чтобы он так себя чувствовал.

Комната сияла роскошью. Здесь была мягкая мебель, высокая большая кровать и ковер на полу. Если бы он увидел все это богатство в спальне умбуси Онаи, это вызвало бы у него отвращение, но сейчас оно напомнило Тау о новом положении Зури.

Ей же, похоже, его реакция доставляла удовольствие.

– Это преимущество быть Одаренной, – заметила Зури, одаривая его своей улыбкой – одной из тех, что умели обращать ночь в день.

Она отвела его в следующую комнату. Там стояла личная ванна, и сама мысль об этом показалась Тау чуждой. Кому в Умлабе это могло быть нужно?

– Собственная купальня… – пробормотал Тау, пялясь на бронзовую ванну, вмонтированную в пол.

– В Цитадели Одаренных у нас тоже такие, как и у большинства Придворных Вельмож в Пальме тоже.

– Так она такая не одна?

– Смотри сюда, – сказала Зури, поворачивая ручку в изголовье ванны – или в изножье, Тау не знал, что это была за сторона. Когда ручка повернулась, из присоединенного к ней носика полилась вода. – Она идет из колодца Исиколо.

Изумленный, Тау подошел ближе. Он поднес руку к воде, и почувствовал, как та льется по его пальцам. Вода была прохладная.

– Забирайся.

– Я не разделся.

Зури поджала губы.

– Да, это проблема.

Тау вскинул брови.

– Леди Одаренная!

– Именно, леди Одаренная! Это приказ, посвященный. Мы не позволяем немытым находиться в нашем присутствии. А вы как раз оказались решительно немытым и решительно в нашем присутствии. – Зури взмахнула руками, указав на его одежду, и Тау посмотрел на себя: не заставила ли Одаренная чудесным образом ее исчезнуть?

– Снимай, – сказала она, приближаясь, чтобы ему помочь.

Видя ее непреклонность, Тау разделся как можно скорее и шагнул в прохладную воду, присев, чтобы скрыться, насколько это было возможно. Он заметил, что Зури разглядывала его.

– Хорошо, – сказала она. – Я принесу мыла.

– Мыла?

Зури взяла с соседней полки ржавого цвета кирпич. Затем села рядом с ванной и, окунув его в воду рядом с бедром Тау, подержала там, задев рукой его ногу. У Тау вспыхнуло лицо, когда он почувствовал, что его тело стало откликаться. Зури наверняка тоже это заметила, но ничего не сказала, а только принялась водить влажным кирпичом по его телу. Оказалось, что это был не кирпич. Когда она проводила им по его коже, от него поднималась пена, которая пахла высушенной на солнце травой.

Мыло было меньше ее руки, поэтому когда Зури вела им по его телу, она касалась Тау пальцами, лаская его кожу. Тау положил руки на низ живота и верхнюю часть бедер, пытаясь прикрыть выдающее его тело.

Зури медленно водила мыло кругами по его груди.

– Столько синяков. Столько порезов. – Она отложила мыло в чашу у ванны и подошла к другой полке. Затем вернулась с крошечным бронзовым кинжалом. – Сначала лицо, – сказала она, протягивая руку к его шее.

Тау ухватил ее за запястье.

– Тау…

Он попытался расслабить пальцы, но те не слушались. Он забылся в воспоминаниях. Сначала о демоне, у которого были длинные, с человеческую руку, когти, которыми он разодрал ему горло. Тот превратился в демона с колючим хвостом, который вскрыл ему грудь одними зубами. Потом ему привиделся следующий – четвероногое воплощение кошмара, которое задушило его, источая зловонное дыхание ему, умирающему, в лицо.

– Тау?

Руки тряслись, сознание никак не прояснялось из-за тумана воспоминаний, но ему чудом удалось разжать пальцы. Зури стала двигаться осторожно, чтобы он во всех деталях видел, как она подносит кинжал к его лицу. Когда она к нему прикоснулась, он дернулся.

– Полегче! Я не хочу тебя порезать.

Он закрыл глаза, дыша слишком часто и вздрагивая каждый раз, когда кинжал целовал его плоть. Зури управлялась нежно и быстро. Она смачивала ему кожу водой и соскребала щетину. А чтобы сохранять равновесие, перегибаясь через край ванны, она держалась рукой за его плечо.