— А почему бы мне их не читать?

— Извините, вопрос, конечно, странный: я сегодня тоже «на взводе», как говорят наши студенты, — поспешила она объяснить свое состояние. — Вам не дико?

— Не дико, но немного того… непонятно.

Ершов как бы пришел в себя от своих одиноких раздумий и веселыми глазами оглянулся вокруг. Ночь была удивительно тихая, теплая, воздух влажный и чистый, с запахами тополевого листа и цветущей липы. Небо совсем прояснилось, неожиданно погасли фонари, стали видны звезды… Наступал рассвет. Вероятно, время двигалось к двум часам после полуночи. «Ах, как хорошо, как чудесно жить на свете!» — подумал вдруг Ершов, сам не ведая почему. Просто на него вроде бы беспричинно снизошло ощущение полноты сил, здоровья. Такой подъем душевный всегда у него был предвестником вдохновения, когда стихи начинали плавно и вольно литься строка за строкой.

— Почему же непонятно? — все более оживляясь, спросила Ольга.

— Хотя бы потому, — смеясь, ответил Ершов, — что девушка, которая дает советы молодым людям остерегаться зеленого змия, не должна была бы сама…

Ольга быстро перебила его:

— Вы до сих пор помните мои наставления?

— Не только помню, но и следую им, — полусерьезно-полушутя сказал Ершов. — Сегодня вы могли убедиться.

— Да, верно! Вы не пили. Но потом ушли куда-то. Может, в другом месте… впрочем, вы, кажется, совершенно трезвы. Просто удивительно! Получается, что мне надо с вас пример брать, а не вам с меня!

— Но почему же удивительно? — возразил Ершов.

— Потому что удивительно… Я ведь следила за вами и кое-что знала… Неважно вы вели себя в последнее время… неважно! И я так боялась за вас.

— Знаю, что вы боялись и следили, — сказал Ершов.

— Откуда же вы знаете?

— Интуиция!

— Ну и что же вам подсказывала ваша интуиция? — ребячливо спросила Ольга.

— Что за мной следит одна добрая душа… девичья душа… и даже активные меры принимает по спасению молодого, неопытного поэта, одной ногой уже ступившего в болото богемы.

— Батюшки! — воскликнула Ольга. — Неужели он вам рассказал?

— Да, рассказал… и не более как с полчаса назад.

— Александр Степанович?

— Конечно. Кто же еще? Или, может быть, вы кому-нибудь и другому жаловались?

— Нет, нет, больше никому! — поспешно и как-то испуганно проговорила она. — Ах, как нехорошо получилось! Я же просила не говорить. Теперь вы возненавидите меня.

Ершов посерьезнел.

— Наоборот, — суховато сказал он. — Я благодарен. Ведь вы же из высоких и добрых побуждений… так сказать, движимая заботой о молодом человеке, который во цвете лет может погибнуть.

— Благодарны, а сами иронизируете, — упавшим голосом заметила Ольга.

— Нисколько.

— Тогда вы просто злитесь на меня.

— Если бы я умел злиться! — грустно сказал Ершов. — Нет, я не злюсь. Но если сказать правду, то и удовольствия не испытываю… и будь вы не девушка…

— Побили бы меня?

— Ну, зачем же… я не драчлив. — Ершов замолчал.

От приподнятого настроения не осталось и следа. Ольга выпустила его руку и отстранилась, заподозрив, что он не очень-то расположен к ней, и они пошли рядом и не в ногу.

Минуту спустя она заметила, что он в войлочных туфлях.

— Батюшки! — воскликнула она, всплеснув руками и еле удерживаясь, чтоб не расхохотаться. — Что это за обувь?

— Самая модная, — степенно ответил Ершов.

— И вы в дождь ходили в них по городу?

— По городу не ходил, сидел у Александра Степановича на кухне. Я предполагал вернуться на вечер, но дождь помешал.

— И товарищ Стебалов все рассказал вам?

— Мне рассказал — это полбеды. Редактора на меня натравил. Теперь вся редакция будет знать, что Ершов такой-сякой, непутевый алкоголик.

— Неужели? — встревоженно вскрикнула Ольга. — Ой, как нехорошо…

— Вот видите! — укоризненно сказал Ершов. — Спасать человека можно и нужно только на воде, когда он тонет. Во всех иных случаях лучше предоставить его самому себе. Не надо думать, что истинный талант при Советской власти может погибнуть от водки. Это неверно. От водки могли погибнуть и погибали Помяловский, Решетников, другие, потому что им не было ходу… У нас же если кто спивается, гибнет, значит, он или не талант, или несозвучен нашему строю всем складом своей души, или пустышка, надутое ничтожество.

— Боже мой! Как умно вы рассуждаете, Алеша! Мне теперь просто стыдно: и какое я имела право вмешиваться? Вы простите меня. Ведь мне что в голову взбрело: парень вы вроде деревенский. Жихарев привез вас тогда к нам в бесчувственном состоянии. А стихи ваши понравились мне, да и вы сами понравились в то утро, помните, мы разговаривали с вами… Вот я и подумала, что вы можете спиться… и тогда решила…

— И в основном-то правильно решили, — не дав договорить, перебил ее Ершов. — Конечно, я не спился бы… такого не допускаю. Но ваше вмешательство ускорило мое освобождение от злых чар зеленого змия. Поэтому, хотя мне и не очень-то приятно, все же я должен быть благодарен вам. Но наперед не советую так делать. Мне вся эта история, наверно, сойдет с рук. Во-первых, меня считают талантом, во-вторых, в газету я пришел недавно, и меня поначалу будут учить и перевоспитывать. А другому и при иных обстоятельствах ваше вмешательство могло бы выйти боком.

— Да я никогда такого и не делала! — искренне созналась Ольга. — Сама не знаю, почему я за вас так болела душой.

— Вы уже сказали почему, — засмеялся Ершов. — Потому что и стихи понравились вам, и автор их. Все ясно!

— А вы не смейтесь, Алеша.

— А я и не смеюсь, Оля! Вот, кажется, мы и пришли.

Жихарев и Варя стояли у калитки и поджидали их. Было все так же тихо, восток начинал светлеть. Отчетливо выделялись кудрявые кусты акации, нависшие на серый дощатый забор.

— Оля, пошли, пошли, спать пора! — говорила Варя. — Вы, мальчики, тоже идите спать. — И она протянула руку сперва Ершову, потом Жихареву. Тот грубовато схватил девушку, приподнял и начал целовать, невзирая на то что она всячески отбивалась.

— Ершов, нагнитесь-ка, пожалуйста, я вам что-то скажу, — попросила Ольга с серьезным видом и, когда он наклонился, чуть подпрыгнула и, обхватив за шею, прильнула губами к его рту. — Сегодня мне все можно, сегодня я пьяная, — отпустив Ершова и становясь наземь, скороговоркой сказала она и вдруг громко-громко рассмеялась. Потом ухватила Варю за руку и быстро потащила ее во двор.

Хлопнула калитка, стукнула щеколда. Ольга крикнула из-за калитки:

— Простите меня, Алеша, за все, за все простите!

Ершов некоторое время остолбенело стоял на одном месте, ощущая какое-то томительное, приятное кружение головы. Передернув плечами с видом недоумения, тряхнул мокрыми волосами, но не сказал ни слова.

Жихарев подошел к