— Ты не слушаешь меня, Чарли. — Она пристальносмотрела на него. Одри слишком хорошо его знала. Этого-то он и боялся. Легчепредстать перед немецким генералом, чем выдержать допрос этой женщины.

— Да слушаю я тебя. Од! Вспоминаю ужин. Отличнопокормили. На десерт угостили чем-то потрясающе вкусным, каким-то национальнымегипетским блюдом.

— Не морочь мне голову! — Она сидела на краюкровати и подозрительно рассматривала его. — Ты что-то скрываешь,Паркер-Скотт. Что?

— Ради Бога, успокойся. Я дьявольски устал, Од, непытай меня. Если бы я что-нибудь знал о немцах, я бы сказал тебе. — Онповернулся к ней спиной, изображая досаду, однако ее настроение несоответствовало создавшейся ситуации, поэтому она прильнула к нему. Они уженесколько месяцев жили в этом отеле и чувствовали себя здесь как дома, Чарливсерьез нервничал, не зная, что ответить Одри.

— Не очень-то ты дружелюбно сегодня настроен,Чарли, — прошептала она.

Он повернулся на спину и посмотрел на нее с жалобнойулыбкой.

— Господи, до чего же ты иногда бываешь надоедливой!

Тебе никто раньше об этом не говорил?

Она усмехнулась:

— Просто ни у кого не было такой возможности.

Он знал, что был ее первым и единственным мужчиной, иулыбнулся.

— Тебе не хочется хотя бы немного вздремнуть.Од? — Ему предстояло встать рано утром, но он не хотел говорить ей об этомсейчас.

— Я хочу знать, что ты от меня скрываешь. Влюбился вкого-нибудь сегодня вечером? В Каире с тобой такое случалось. — Онаприподнялась на локте и смотрела на него сверху вниз. — Знаешь, Чарльз,шпион ты никудышный. Я всегда могу сказать, когда ты лжешь.

— Только никому об этом не сообщай. Од. — От ееслов у него по спине мурашки побежали; надо думать, у нее хватило ума неболтать об этом в министерстве. — Я никогда не лгу тебе.

— Не лжешь, если речь идет о каком-нибудь пустяке. Нокогда ты начинаешь лгать, у тебя кончик носа белеет. Как у Пиноккио.

Он лежал на подушках, закрыв глаза. Она просто безнадежна.Открыв глаза, Чарли уставился в потолок. Нет смысла продолжать отмалчиваться.Она будет терзать его всю ночь. Его собственная Мата Хари.

— Я уезжаю на несколько дней, но куда — сказать немогу. И не спрашивай!

— Чарли! — изумленно воскликнула она и села напостели. — Видишь, ты врешь мне, когда собираешься что-то предпринять.

— Я не врал тебе.

— Нет, врал. Так что это за поездка?

— Я же ответил, Одри. Я не могу тебе сказать. Этосверхсекретно.

— Опасно?

— Нет. — Он не хотел, чтобы она волновалась.

— Тогда почему ты не можешь мне рассказать, куда тыедешь?

— С генералом Уэйвеллом в небольшую командировку. Я далему слово, что ничего никому не скажу. — Он постарался говоритьбезразличным тоном, словно речь шла о ерунде. Ей вдруг пришло в голову, что угенерала Уэйвелла есть любовница.

— Его сердечные дела?

— Одри… не могу ничего говорить. Вопрос мужской чести.

Он всячески старался успокоить ее, в конце концов онаповерила ему, поддалась на его уговоры. После жарких объятий, засыпая, онапоцеловала его.

— И надолго вы уезжаете?

— На несколько дней… Но заклинаю, никому ни слова.

Она заснула, а он с улыбкой подумал, что не такой уж онплохой разведчик, как считала она. Он дал слово раздобыть необходимуюангличанам информацию.

Пока Чарли утром одевался, Одри приготовила своифотоаппараты и выпила чашку кофе. Завтрак им приносили в номер, здешниехрустящие булочки были потрясающе вкусными — Одри постоянно причитала, что онаиз-за них расплывается как на дрожжах. Мурлыча что-то себе под нос, онанечаянно бросила взгляд на туалетный столик Чарли и остолбенела.

— Зачем тебе мой паспорт? — спросила она. ОбычноОдри держала его в боковом кармане сумки для фотоаппаратов, чтобы он находилсяпод рукой на тот случай, если ей понадобится предъявить документы. Ей какамериканке всюду была зеленая улица, и, получи она английское подданство, ейбыло бы гораздо труднее передвигаться. Американский паспорт давал ей огромное преимущество— ведь Америка еще не вступила в войну.

Одри была представительницей нейтральной державы, не то чтоЧарли. Одри подошла к столику, чтобы взять паспорт, недоумевая, как он попалтуда, пока Чарли лихорадочно соображал, как бы отвлечь ее. Он остановил Одри вту секунду, когда она собралась было протянуть за ним руку, и спросил, налилали она ему чаю, при этом схватил паспорт и пересек комнату, как будто хотелположить его в ее сумку, но поймал на себе ее настороженный взгляд. Онапоставила чайник на поднос и пристально следила за ним.

— Это не мой паспорт, Чарли, ведь так? — Онабыстро все сообразила, и Чарли проклял тот день, когда разрешил ей остаться вКаире. У этой бестии слишком хорошо варил котелок.

Но как теперь от нее отделаться?

Глядя на нее, он покачал головой:

— Не твой, Одри.

— Тогда чей?

Они смотрели друг на друга, застыв в разных углах комнаты, ивпервые до нее стало доходить истинное положение вещей.

Одри вдруг поняла, что все эти годы он работал в разведке.

Чарльз и не собирался больше отрицать этого. Однонеосторожно брошенное ею слово могло погубить его.

— — Это мой паспорт.

Она кивнула: ей все стало абсолютно ясно.

— Я раньше и не подозревала, — сказала она почтишепотом. — Он на чужое имя? — Она не знала, до какой степени он будетсейчас откровенен с ней и насколько тесно он связан с разведкой.

— Моя мама была американкой, им ничего не стоило выдатьмне этот паспорт.

Фальшивыми в этом документе были только въездные и выездныевизы из самых разных точек земного шара. Судя по этому паспорту, Чарльз былзаядлым путешественником-американцем, где только не побывал, но ведь дляжурналистов это обычное дело — им приходится много ездить. Чарльзу несоставляло никакого труда разговаривать с американским акцентом, и, когда онпродемонстрировал Одри свои способности, она была потрясена. На самом деле оннаучился говорить как заправский американец, прожив долгие годы с матерью. Онвсегда с поразительной легкостью передразнивал своих американских друзей, асейчас он старался чуть больше. Одри с тревогой смотрела на него.

— Это серьезно, да? — Он утвердительно кивнулголовой.

Оба это понимали. — Можно, я тоже поеду?

— Нельзя.

— Скажи хоть, куда ты едешь.