* * *

Перед Второй мировой войной Югославия была одним из самых отсталых государств в Европе. Ее экономика в значительной степени зависела от иностранного капитала, который контролировал почти 50 % всех промышленных предприятий. На них работало примерно 300 тыс. рабочих, т. е. на 100 тыс. жителей приходилось по два рабочих, в то время как сельским хозяйством занималось около 80 % населения. Оснащенность крестьян техникой была плохой, в 1939 г. в Югославии имелось всего 2500 тракторов. В связи с этим производительность труда и жизненный уровень населения были низкими. После войны условия стали еще хуже, государство пребывало в разрухе[993]. Уже в августе 1945 г. была проведена аграрная реформа, которая ликвидировала крестьянские долги, позволила иметь в частной собственности 2030 га земли, но не разрешила проблемы перенаселенности в сельских областях и не улучшила условия жизни крестьян. Более того, осенью 1945 г. ввели обязательные закупки сельскохозяйственной продукции для обеспечения городов и армии – продовольствием, а промышленности – сырьем. Также была введена система планового распределения почти всех имевшихся сельскохозяйственных и промышленных продуктов. Товары согласно рациону распределялись между рабочими, служащими и определенными категориями бедных крестьян по системе переводов, бонов, потребительских карточек и пунктов[994]. На основании постановления президиума АВНОЮ от 21 ноября 1944 г. на территории Югославии было конфисковано имущество немецкого рейха и его граждан, а также военных преступников, пособников оккупантов, предателей и экономических коллаборационистов. Согласно закону, принятому 5 декабря 1946 г., была проведена национализация крупных и средних промышленных предприятий, магазинов, банков, транспорта. Благодаря этому уже в следующем году государственный сектор вместе с кооперативным охватил 90 % всего производства. Конечно, это означало, по словам Велебита, что, вероятно, половину индустрии, опирающейся на инициативу и технические знания собственника, уничтожили одним единственным супербольшевистским декретом. «Тито, Кардель и другие лидеры того времени не знали, или, если знали, то их это не интересовало, насколько сильно частнособственническое сознание и как оно мотивирует предпринимательство»[995]. На последующий период по советскому образцу был составлен мегаломанский пятилетний план, разработанный под руководством Тито. Он предусматривал, что в 1947–1951 гг. средний национальный доход повысится на 193 %, объем промышленного производства увеличится в пять раз, а сельскохозяйственного – больше чем в два раза. Основное внимание, конечно, уделялось тяжелой промышленности[996]. Пропаганду «народной революции», проводившуюся после освобождения, во время подготовки первой пятилетки сменила новая пропаганда «строительства социализма»: ФНРЮ должна освободиться от полуколониального прошлого и преобразоваться из отсталой аграрной страны в индустриально-аграрную[997]. Когда журналист спросил Милована Джиласа в конце его жизни, имели ли руководители, создававшие новое общество, достаточно знаний для этого, тот искренне ответил ему: «Вы же знаете, что не много. Что они опирались на ограниченную доктрину марксизма, причем у нас преобладал сталинский вариант этой доктрины. Знания тех, кто руководил экономикой, были попросту убогими. Кое-что знали те экономисты, которых мы называли буржуазными, они могли помочь в профессиональном плане, но тогда никто не принимал в расчет их мнения»[998].

Миллиарды динаров «народной собственности» были вложены в быструю, для югославских условий слишком обширную индустриализацию, причем лишь некоторые инвестиции сделали с умом: большая их часть ушла на реализацию непродуманных проектов, которые не были закончены и не принесли никакой прибыли. По всему государству были разбросаны «скелеты» этих «социалистических подвигов»[999]. Поскольку средний уровень жизни по сравнению с предвоенными годами понизился вдвое, Югославия по-прежнему оставалась в тисках нехватки продовольствия, и эту проблему частично удавалось решить благодаря существенной помощи Объединенных Наций (ЮНРРА). Чтобы картина имела законченный вид, следует дополнить ее еще одним штрихом: отношение лидеров к интеллигенции и специалистам всех отраслей было негативным, их занесли в черный список «мелкой буржуазии» и отстранили от участия в общественной жизни. Поскольку, к тому же, в Югославии не хватало средств и кадров для выполнения всех плановых целей, а от западных государств помощи ждать не приходилось, правительство заключило ряд договоров об инвестиционных кредитах, а также о поставках необходимого оборудования для строительства ключевых промышленных объектов с Советским Союзом, Польшей и Чехословакией. До мая 1948 г. обмен с социалистическими государствами составлял 51 % всего внешнеторгового баланса[1000].

Как рассказывал Кардель Дедиеру в июне 1952 г., после войны Тито и его товарищи строили свою политику, исходя из убеждения, что чем сильнее будет Югославия, тем сильнее будет Советский Союз. При этом он утверждал: «В отношениях с русскими мы никогда не вели себя как их рабы»[1001]. Они не осознавали, что такая позиция неприемлема для Сталина. Его негативное отношение к югославским руководителям всплывало при каждой встрече, несмотря на награды, которыми он их осыпал. Да и с наградами всё обстояло непросто, например, осенью 1944 г. он наградил Тито орденом Суворова, а румынского короля, напавшего в 1941 г. на Советский Союз, высшим военным орденом – орденом Победы. Тито его получил лишь в сентябре 1945 г.[1002]

Единственная встреча между югославами и Сталиным, прошедшая без язвительных замечаний, произошла в Москве в период с 27 мая по 10 июня 1946 г., во время второго официального визита Тито в Советский Союз, когда на повестке дня стоял вопрос о югославско-итальянской границе. Сталин тогда приложил много усилий, чтобы при переговорах с западными союзниками защитить югославские интересы, и вообще был расположен к югославам. После ужина, устроенного им для гостей на своей даче в Кунцево, он пошел с ними в парк, где неожиданно приобнял Тито за талию и три раза пихнул его (или попытался это сделать): «Вы здоровы?» – «Здоров» – «Берегите здоровье. Оно потребуется Европе… ведь я долго не проживу. Физиологические законы… а ты останешься для Европы…»[1003] Тито и его сопровождающие, которые напрасно старались убедить хозяина, что он будет жить еще долго, конечно, сияли от гордости. Особенно когда Сталин предложил Тито выпить на брудершафт. И еще больше – в начале июня, на похоронах председателя Президиума Верховного Совета М. И. Калинина, когда Сталин пригласил Тито занять место на почетной трибуне вместе с ним и другими членами Политбюро[1004]. Именно тогда Тито заметил, что со Сталиным не всё в порядке. После похорон у мавзолея Ленина, когда они по ступенькам поднимались на трибуну, чтобы принять парад, он шел за Сталиным. Тот был настолько утомлен, что даже побледнел, но скрывал это и старался сдержать дыхание, чтобы Тито не заметил, какая сильная у него одышка. «Я подумал: Да дыши же ты, Бога ради. Загнешься ведь»[1005].