Сомнения Москвы в лояльности югославских лидеров в немалой степени раздувал посол А. И. Лаврентьев, который в своих донесениях из Белграда не упускал возможности подчеркнуть их «ошибки». Так, например, он дал отрицательную оценку речи Тито на II Конгрессе Народного фронта 27 сентября 1947 г., в которой тот говорил о развитии стран «народной демократии». При этом он ни слова не сказал о решающей роли Советского Союза в их образовании и развитии. Более всего Лаврентьев ставил ему в вину то, что маршал не упомянул о роли, которую сыграла Красная армия в освобождении Югославии. «Все эти недоговаривания, очевидно, вытекают из того, что Тито рассматривает процесс освобождения Югославии, процесс социально-экономического преобразования страны лишь с местных национальных позиций, тем самым впадая в национальную ограниченность»[1035]. В Москве, где обращали большое внимание на заявления Тито и на его вождизм, резко осудили эти слишком независимые взгляды, как и тот факт, что в своих речах 1945–1947 гг. он только один раз сослался на классиков марксизма-ленинизма. «Во всех выступлениях Тито и других руководителей КПЮ нет упоминания товарища Сталина как крупнейшего теоретика нашего времени – гениального продолжателя дела Маркса, Энгельса, Ленина. Не упоминается об авангардной роли коммунистических партий и, прежде всего, о роли Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков), игнорируется богатый опыт СССР – единственной страны, которая победоносно строит коммунистическое общество и является защитой всего прогрессивного человечества»[1036]. Впрочем, этот упрек был не вполне справедлив, ведь, например, Кардель еще в декабре 1945 г., в день рождения Сталина, говорил о его «историческом масштабе» и провозгласил его «гением». Однако, действительно, выступления и поздравления Тито были довольно сдержанными: он не предавался эмоциям и выражал признательность Сталину только за конкретные дела. «Вероятно, – говорит Дедиер, – это потому, что он лучше других знал реальную обстановку в Советском Союзе во времена сталинского господства»[1037].

* * *

Деятельность руководителей КПЮ, их «враждебное» отношение к СССР, чрезмерное подчеркивание своей роли на Балканах— всё это говорило об их авантюризме во внешней политике, о стремлении рассматривать Югославию как нечто самодостаточное, выходящее за рамки революции и социализма. Уже в начале апреля 1945 г. Димитров после встречи с Тито написал в своем дневнике: «Сегодня вечером я принял Тито у себя в городской квартире. Мы долго говорили о ситуации в Югославии, об отношениях с англичанами и американцами, о возможной договоренности относительно Унии (или чего другого) между Югославией и Болгарией и т. д. Общее впечатление: недооценка сложности положения и стоящих перед нами трудностей, очень высокомерен, большой сноб и, несомненно, у него “головокружение от успехов”. Так, как он говорит, конечно, кажется, что всё в порядке»[1038]. Итак, с точки зрения Сталина, Тито и его товарищи стали узкими националистами и вступили на путь предательства социалистического фронта, которым руководил Советский Союз, предательства интернационализма[1039]. Как говорил Хрущев в своем докладе «О культе личности и его последствиях» на XX съезде КПСС, Сталин стал «в послевоенный период более капризным, раздражительным, грубым, особенно развилась его подозрительность. До невероятных размеров увеличилась мания преследования. Многие работники становились в его глазах врагами. После войны Сталин еще больше отгородился от коллектива, действовал исключительно единолично, не считаясь ни с кем и ни с чем»[1040].

С другой стороны, Тито строил свои грандиозные планы, не особо считаясь со мнением Сталина, и происходило это именно в тот момент, когда, создав в сентябре 1947 г. Информационное бюро, тот ясно дал понять, что хочет превратить коммунистические силы в Европе в фалангу, которая должна маршировать согласно его воле. Так как США в то время подготовили план Маршалла для оказания экономической помощи разрушенной Европе – той, которая находилась под их контролем, – Сталин счел уместным сплотить ряды собственного лагеря. С этой целью 22–27 сентября в Шклярска-Порембе недалеко от Вроцлава в Польше в спешке была организована тайная встреча девяти влиятельнейших партий Восточной и Западной Европы. Казалось, мечты Тито сбылись, ведь он еще в апреле 1945 г. в беседах со Сталиным говорил о возможности создания новой консультативной организации среди коммунистических партий. Тогда Сталин ничего не сказал, а в следующем году, когда они снова встретились, сам предложил, чтобы югославы взяли на себя инициативу в этом деле. Тито считал, что было бы лучше, если бы это сделали французы, вероятно, из-за того, что их партия пользовалась большим авторитетом. В конечном счете об этом позаботился сам Советский Союз, обеспокоенный американским «долларовым империализмом»[1041]. На встрече А. А. Жданов развил теорию о двух противоборствующих лагерях, которые раньше или позже неизбежно столкнутся в вооруженном конфликте, и подчеркнул, что коммунисты должны сплотить свои ряды перед этой угрозой. Это была политическая тенденция, которая в определенном смысле, по крайней мере в Европе, вела к обновлению Коминтерна[1042]. Когда Правда 5 октября 1947 г. опубликовала известие о конференции, Димитров с воодушевлением написал в своем дневнике: «Это заседание – наша “атомная бомба” лучший ответ на антикоммунистический поход американских империалистов»[1043].

Факт, что Джилас и Кардель на совещании – созванном без определения повестки – выступили как знаменосцы правоверности, не мог перечеркнуть высказывания Тито на встрече с хорватскими крестьянами 25 августа 1947 г.: «С Англией и Америкой, а также с другими государствами мы разговариваем на равных. Мы заявляем, что не позволим обращаться с нами как с колониальным народом»[1044]. В Москве не сомневались, что, говоря «с другими государствами», он имел в виду Советский Союз. «Даже в этом случае, – комментировали в Кремле, – вероятно, югославские руководители скажут, что наши утверждения основаны на неточной информации, но пусть они прочитают свою газету “Борба” за 25 мая 1945 г. (речь Тито в Любляне) и газету “Глас” за 26 августа 1947 г. (разговор Тито с крестьянами)». Короче говоря, Сталин был убежден, что Тито проводит долгосрочную и планомерную антисоветскую политику именно в тот момент, когда надо было бы поддержать Советский Союз как единственную силу, способную хотя бы на время предотвратить третью мировую войну.