«А знаете, мне и в самом деле кажется, что этоочень хорошо написано». Короче говоря, видные особы не щадили усилий, чтобыввести молодого художника в моду. Однако из этого так ничего и не вышло.Помешали предрассудки, господствовавшие в публике. Люди с непонятным упорствомотказывались восхищаться приобретением лорда Децимуса, с непонятным упорствомсчитали, что на любом поприще (кроме того, на котором они сами подвизались)успех может быть достигнут лишь неустанным трудом, неуклонным рвением инепоколебимой преданностью делу. И теперь мистер Гоуэн, подобно тому ветхомуящику, который называют гробом Магомета[47] (хоть в нем никогда не было ниостанков пророка, ни чьих-либо еще), оказался подвешенным в пространстве междудвумя сферами, со злобой и завистью взирая и на землю, от которой он оторвался,и на небо, которого так и не достиг.

Вот, в общих чертах, то, что удалось узнать онем Кленнэму в это дождливое воскресенье и в последующие дни.

Спустя примерно час после обеденного времениприбыл молодой Полип со своим моноклем. Из уважения к родственным связям гостямистер Миглз дал на этот вечер отставку розовощеким служанкам и поручил ихобязанности двум мрачного вида лакеям. При виде Артура молодой Полип до тогооторопел и растерялся, что долго не мог прийти в себя и только бормотал взамешательстве: «Э-э… послушайте! Э-э… знаете ли, доложу я вам!»

Немного оправившись, он воспользовался первымудобным случаем, чтобы отвести своего друга в сторону и пропищать тем тонкимголоском, который еще усиливал создаваемое им впечатление беспомощности:

— Гоуэн, мне нужно поговорить с вами. Э-э…послушайте. Кто этот субъект?

— Какой-то знакомый хозяев дома. Не мой, вовсяком случае.

— Имейте в виду: это ярый радикал, — сказалмолодой Полип.

— Да ну? А вы откуда знаете?

— Черт побери, сэр, он недавно явился в нашеминистерство и стал приставать ко всем самым нахальным образом. Потом пошел кнам домой и приставал к моему отцу до тех пор, пока его не выставили за дверь.Потом опять пришел в министерство и стал приставать ко мне. Послушайте, вы непредставляете себе, что это за человек.

— А что ему было нужно?

— Черт побери, сэр, — ответил молодой Полип, —он, знаете, хотел бы узнать! Ворвался в министерство — хотя ему даже не былназначен прием — и заявил, что хотел бы узнать!

От изумления и негодования он так таращилглаза, что рисковал ослепнуть, но тут весьма кстати явился лакей с докладом,что кушать подано. Мистер Миглз, проявив живейший интерес к состоянию здоровьяего двоюродного дедушки и двоюродной бабушки, просил его вести к столу миссисМиглз. И глядя на гостя, восседающего по правую руку хозяйки дома, мистер Миглзсиял так, словно все семейство Полипов собралось за его обеденным столом.

От вчерашней милой непринужденности неосталось и следа. Не только обед, но и сами обедающие казались остывшими,безвкусными, пересушенными — и во всем был виноват этот жалкий, скудоумныймаленький Полип. Он вообще не отличался красноречием, но сейчас, от присутствияКленнэма, на него словно столбняк нашел. Повинуясь какой-то настойчивой инепреодолимой потребности, он беспрестанно поглядывал на упомянутогоджентльмена, вследствие чего его монокль попадал то к нему в суп, то в бокал свином, то в тарелку миссис Миглз, то свешивался у него через плечо на манершнурка от сонетки, так что одному из мрачных лакеев несколько раз пришлосьводворять его на грудь посрамленного владельца. Расстройство чувств,порождаемое в молодом Полипе частым исчезновением этого оптического прибора,упорно не желавшего держаться в глазу, еще усиливалось при каждом взгляде назагадочного Кленнэма. В своей растерянности он хватал и подносил к глазу ложки,вилки и другие предметы обеденной сервировки, а обнаружив ошибку, смущался ещебольше, но все-таки не мог заставить себя не смотреть на Кленнэма. А стоилоКленнэму заговорить, как злополучный юнец весь замирал от страха, что он такили иначе непременно договорится до того, что, знаете, хотел бы узнать.

Таким образом, едва ли кто-нибудь, кромемистера Миглза, испытывал приятные чувства во время этого обеда. Но уж мистерМиглз наслаждался присутствием молодого Полипа в полной мере. Как склянказолотой воды в сказке, разлившись, превратилась в целый фонтан золота, так иему казалось, что с появлением этого крошечного Полипчика, над столом словнопростерлась тень всего генеалогического древа Полипов. И в этой тени как быпотускнели неоценимые душевные качества самого мистера Миглза. Исчезла егоискренность, его непринужденность, он будто гнался за чем-то совсем ему чужим иненужным; он перестал быть самим собой. Какое редкое, исключительное явление!Не правда ли, случай мистера Миглза — единственный в своем роде?

Наконец сырой промозглый вечер завершилсясырой промозглой ночью, и молодой Полип уехал в кабриолете, вяло попыхиваясигарой, а противный Гоуэн ушел пешком вместе со своей противной собакой. Весьдень Бэби старалась быть особенно приветливой с Кленнэмом; но Кленнэм с самогозавтрака держался несколько замкнуто — верней, держался бы, будь он и правдавлюблен в Бэби.

Только что он поднялся к себе в комнату иснова бросился в кресло перед камином, как в дверь постучали и вошел Дойс сосвечой в руке, спросить, в котором часу и как он намерен возвращаться завтра вЛондон? Когда этот вопрос был выяснен, Кленнэм невзначай упомянул о Гоуэне —этот Гоуэн не давал бы ему покоя, будь он его соперником.

— Не верится, чтобы из него вышел большойхудожник, — сказал он.

— Не верится, — отозвался Дойс.

Засунув одну руку в карман и уставясь на пламясвечи, которую он держал в другой руке, мидтер Дойс не трогался с места, какбудто был уверен, что разговор на этом не кончится.

— Мне кажется, наш добрый друг как-топеременился и даже помрачнел с приходом мистера Гоуэна, — заметил Кленнэм.

— Да, — промолвил Дойс.

— Но о его дочери нельзя сказать того же.

— Нет, — промолвил Дойс.

Оба помолчали. Затем мистер Дойс, не отрываяглаз от пламени свечи, медленно заговорил снова:

— Дело в том, что он уже два раза увозил дочкуза границу в надежде отвлечь ее мысли от мистера Гоуэна. Ему кажется, что онане совсем равнодушна к этому молодому человеку, а на его взгляд (как и на мой,да и вы, верно, с этим согласитесь) такой брак едва ли принес бы ей счастье.