— Тогда же вы мне дали еще один добрый совет,в котором я весьма нуждался.

— Не помню, о чем именно шла речь, — отвечалмистер Миглз, — но хорошо помню, что разговор у нас был самый душевный.

— Так вот, я воспользовался вашим советом итеперь, освободившись от занятия, по многим причинам весьма для менятягостного, желал бы найти себе и своим скромным средствам какое-либо иноеприменение.

— Одобряю! И чем скорей, тем лучше, — сказалмистер Миглз.

— Сегодня по дороге к вам я узнал, что вашемудругу мистеру Дойсу нужен компаньон — не механик, как он сам, но человек,который мог бы наладить должным образом деловую сторону его предприятия.

— Именно, — подтвердил мистер Миглз, засунувруки в карманы и придав своему лицу деловито-сосредоточенное выражение эпохилопатки и весов.

— Мистер Дойс упомянул в разговоре, чтонамерен посоветоваться с вами относительно выбора такого компаньона. Если вамкажется, что мы с ним могли бы подойти друг другу по взглядам и ресурсам, небудете ли вы так добры назвать ему мое имя? Я, правда, говорю, не зная всехобстоятельств, а среди них могут быть неприемлемые для обеих сторон.

— Бесспорно, бесспорно, — отозвался мистерМиглз с осмотрительностью, достойной лопатки и весов.

— Но это уж вопрос цифр и расчетов…

— Именно, именно, — сказал мистер Миглз с темуважением к цифрам, которое опять-таки напоминало о лопатке и весах.

— И я охотно занялся бы этим вопросом,заручившись согласием мистера Дойса и вашим одобрением. Словом, если вывозьмете на себя труд передать мое предложение мистеру Дойсу, вы меня крайнеобяжете.

— Охотно принимаю ваше поручение, Кленнэм, —сказал мистер Миглз. — И, оставляя в стороне разные частности, которые вы, какделовой человек, сочтете нужным оговорить заранее, хочу сказать вам: я уверен,что из этого выйдет толк. В одном можете не сомневаться: Дэниел честнейшийчеловек.

— Я настолько убежден в этом, что сразу жерешил переговорить с вами.

— Им нужно руководить, направлять его,помогать ему; он ведь из породы чудаков, — продолжал мистер Миглз, видимо желаяэтим сказать, что Дойс делает веши, которых еще никто не делал, и идет путями,которыми еще никто не ходил, — но честность его выше похвал. Ну а теперь —доброй ночи.

Кленнэм вернулся в свою комнату, сел снова вкресло у камина и стал думать о том, как он рад своему решению не влюбляться вБэби. Она так хороша, так мила, так чиста душой, так готова откликнуться назов, обращенный к ее нетронутым еще чувствам, что того, кто сумеет эти чувствапробудить, можно счесть счастливейшим из смертных, а потому он очень радпринятому решению.

Но поскольку те же доводы могли бы сгодиться идля противоположного решения, он еще продолжал размышлять об этом предмете. Дляочистки совести, должно быть. «Представим себе человека, — думал он, — которыйдостиг совершеннолетия добрых два десятка лет тому назад; обстоятельства еговоспитания сделали его робким и неуверенным в себе; обстоятельства его нынешнейжизни делают его угрюмым и замкнутым; он знает, что лишен многихпривлекательных черточек, которые так нравятся ему в других, и в этом повинныдолгие годы, проведенные на чужбине, в суровом одиночестве; у него нет добрыхсестер, которые могли бы встретить и обласкать его жену; нет уютного дома, кудаон мог бы ее ввести; он почти чужой в Англии; не обладает и богатством (чтохоть отчасти искупило бы все эти недостатки); в нем только и есть хорошего, чтолюбящее сердце и горячее желание поступать по справедливости — и вот такойчеловек явился бы сюда, в этот дом, и поддавшись очарованию прелестной юнойдевушки, вообразил бы, что может надеяться завоевать ее сердце; ведь это былабы непозволительная слабость!»

Он встал, тихонько растворил окно и загляделсяна реку, мерно текущую внизу. Год за годом проходит, и все столько же миль вчас пробегают речные воды, все на столько же ярдов сносит течением лодку припереправе, все так же здесь белеют кувшинки, а там шелестит камыш; никакихперемен, никаких смятений.

Отчего же так тоскливо и тягостно у него насердце? Он в этой слабости не повинен. Чья же это слабость? Ничья, ничья.Отчего же не забыть об этом? Но забыть он не мог. И невольно закрадываласьмысль (у каждого бывают такие минуты): а не лучше ли быть таким, как эта река,в вечном однообразии катящая свои воды, — жить, не ведая радостей, но не ведаяи горя.

Наутро, перед завтраком, Артур решил побродитьпо окрестностям. Погода была отменная, до завтрака оставалось не менее часа, и,перебравшись через реку, он пошел по тропинке, извивавшейся среди лугов. Когдатропинка вновь привела его к берегу, он увидел там какого-то путника, которыйдожидался переправы и криками торопил перевозчика, замешкавшегося на другойстороне.

Это был молодой человек, самое большее леттридцати. Платье ловко сидело на его ладной фигуре, лицо было смуглое, взглядживой и веселый. Когда Артур, миновав перелаз, спустился к реке, незнакомецскользнул по нем беглым взглядом, и снова вернулся к своему несложному занятию— он коротал время, сталкивая ногой и воду небольшие голыши. Что-то жестокоепочудилось Кленнэму в том, как он каблуком выворачивал камешек из земли ипридвигал его к себе, чтобы удобнее было прицелиться. Кому из нас не случалосьиспытывать подобное чувство, глядя, как человек совершает самый пустяковыйпоступок: срывает цветок, отбрасывает мешающий ему предмет, наконец простоломает что-то?

Незнакомец, судя по выражению его лица, былпоглощен своими мыслями и не обращал никакого внимания на красавцаньюфаундленда, который настороженным взглядом следил за хозяином, косясь накаждый летящий с берега камень, и готовый по первому знаку броситься за ним вводу. Однако знак так и не был подан, а тем временем перевозчик причалил кберегу, и хозяин, ухватив собаку за ошейник, заставил ее войти в лодку.

— Нельзя, нельзя сегодня, — прикрикнул он приэтом. — Как ты покажешься на глаза дамам, если с тебя будет течь вода? Куш!

Вслед за джентльменом и собакой вошел в лодкуи Кленнэм. Собака послушно улеглась под скамью, а джентльмен остался стоять,заложив руки в карманы и загораживая Кленнэму перспективу. Как только лодкакоснулась берега, и джентльмен и собака легко соскочили на землю и ушли.Кленнэм был очень рад от них избавиться.

Он уже подходил к садовой калитке, когда часына ближней церкви пробили назначенное для завтрака время. Не успел он дернутьколокольчик, как из-за ограды послышался громкий собачий лай.