Для супругов Чивери не составляли тайнысердечные переживания их сына — хотя бы потому, что были случаи, когда,взволнованный этими переживаниями, он проявлял излишнюю раздражительность вобращении с покупателями, чем наносил ущерб торговле. Но оба родителя в своюочередь пришли к убеждению, что вопрос может быть разрешен благополучнымобразом. Миссис Чивери, женщина мудрая, просила мужа помнить о том, что брак смисс Доррит, в некотором роде потомственной гражданкой Маршалси, пользующейся упансионеров большим уважением, несомненно подкрепит виды их Джона на карьерусторожа. Миссис Чивери также просила мужа не забывать о том, что если их Джонобладает средствами и положением в обществе, то мисс Доррит зато обладаетхорошим происхождением, а она (миссис Чивери) держится того мнения, что двеполовинки составляют целое. Наконец, рассуждая уже как мать, а не как дипломат,миссис Чипери просила мужа подумать и о том, что их Джон всегда был слабеньким,а эта любовь его и вовсе извела, так что если ему будут перечить, он еще чегодоброго руки на себя наложит, и очень даже просто. Все эти доводы возымелистоль сильное действие на мистера Чивери, что он теперь всякий раз, когда сынсобирался с воскресным визитом в Маршалси, давал ему шлепка «на счастье» — аэто у него, человека немногословного, должно было означать, что он желаетсвоему отпрыску, наконец, объясниться и получить благоприятный ответ. Но уЮного Джона не хватало духу на решительное объяснение, и, возвращаясь ни с чем,он тут-то и срывал свою досаду на покупателях табачной лавочки.

В этом деле, как и в других делах, меньшевсего думали о самой Крошке Доррит. Ее брат и сестра знали всю историю ипользовались ею, как веревкой, на которой можно было вывесить для просушкижалкие лохмотья старого мифа о благородном происхождении семьи. Фанниподчеркивала благородство своего происхождения тем, что насмехалась над беднымвздыхателем, когда он слонялся около тюрьмы в надежде хоть издали поглядеть навозлюбленную. Тип подчеркивал благородство своего происхождения и своей натурытем, что на кегельбане корчил из себя охранителя семейной чести, роняяхвастливые намеки относительно хорошей трепки, которую некий джентльмен намерензадать в один прекрасный день некоему молокососу. Но не они одни в семействеДоррит извлекали выгоду из сердечной склонности Юного Джона. Нет, нет.Предполагалось, разумеется, что Отцу Маршалси ничего не известно об этомобстоятельстве; его обветшалое достоинство не позволяло ему даже заметитьчто-либо подобное. Но он благосклонно принимал воскресные подношения сигар, ипорой даже снисходил до того, что прогуливался по двору вместе с подносителем(окрыляя его гордостью и надеждой) и милостиво выкуривал сигару в его обществе.Столь же одобрительно-благосклонный прием находили знаки внимания, оказываемыеЧивери-старшим, который всегда спешил уступить свое кресло и свою газету ОтцуМаршалси, если тот заходил в караульню в его дежурство, и даже давал понять,что, пожелай мистер Доррит как-нибудь вечерком шагнуть за ворота и выглянуть наулицу, к этому бы не встретилось препятствий. И если старик не пользовалсяпоследним любезным приглашением, то лишь потому, что уже не находил в немничего привлекательного; все прочие любезности он охотно принимал и не разговаривал при случае: «Весьма приятный человек этот Чивери; любезный иуважительный. И сын у него такой же; умеет даже оценить деликатные особенностиположения некоторых лиц. Очень, очень достойные люди. Их поступки радуют меня».

Юный Джон с неизменной почтительностьюотносился ко всем членам семейства Доррит. Далекий от всякого сомнения внеоспоримости их претензий, он принимал за чистую монету жалкие кривляний,которым был свидетелем. Ему и в голову не приходило ответить на оскорбительныевыходки Типа; даже не будь он так кроток и миролюбив от природы, все равно онсчел бы кощунством раскрыть рот или поднять руку на священную особу ее брата.Он скорбел, что навлек на себя гнев этой избранной натуры; однако был склоненнаходить это в порядке вещей и всячески старался смягчить и умилостивитьдоблестную личность, о которой идет речь. Ее отец — джентльмен, ставший жертвойобстоятельств, но сохранивший и в несчастье тонкий ум и изысканные манеры, —внушал ему глубочайшее уважение. Ее сестра казалась ему несколько тщеславной ивысокомерной, но он готов был понять это в девице, наделенной такимисовершенствами, и к тому же знававшей лучшие времена. Одной лишь Крошке Дорритбедный малый инстинктивно отдавал должное и выделял ее из всей семейки тем, чтолюбил и уважал попросту такою, какой она и была на самом деле.

Табачная лавочка на углу Хорсмонгер-лейнпомешалась в одноэтажном сельского вида домике, где всегда можно былонасладиться ароматами тюремных задворок и полюбоваться видом пустынноготротуара, тянущегося вдоль тюремной стены. Фигура шотландского горца внатуральную величину была бы чересчур величественной[48] для столь скромногозаведения, и ее заменял у входа экземпляр поменьше, который сильно смахивал нападшего херувима, приличия ради обрядившегося в шотландскую юбочку.

И вот в одно прекрасное воскресенье, отобедавпораньше, Юный Джон вышел из дверей, осененных херувимом, готовый к своемуобычному воскресному визиту. Он шел не с пустыми руками; в кармане у него былзапас сигар для очередного приношения. Одет он был скромно, но изящно: сюртукцвета сливы с черным бархатным воротником такой величины, какую только могли выдержатьего хрупкие плечи, шелковый жилет в золотистых разводах, аккуратно повязанныйгалстук самого модного рисунка, с лиловыми фазанами по гороховому полю,панталоны, так щедро разукрашенные кантами, что каждая штанина напоминалатрехструнную лютню, и, наконец, высоченный твердый цилиндр. Когда мудрая миссисЧивери заметила, что вдобавок ко всему прочему ее Джон прихватил с собой ещебелые лайковые перчатки и трость с костяным набалдашником в виде руки, палецкоторой указывал ему нужное направление, и когда она увидела, что, оснащенныйэтими боевыми доспехами, он сразу же повернул направо за угол — она сказаламужу, только что сменившемуся с дежурства, что, кажется, догадывается, кудадует ветер.

В Маршалси в это воскресенье было особенномного посетителей, и Отец Маршалси целый день оставался дома, чтобы всежелающие могли засвидетельствовать ему свое почтение. Сделав круг по тюремномудвору, поклонник Крошки Доррит с замиранием сердца поднялся наверх и постучал взнакомую дверь.

— Войдите, войдите! — откликнулся приветливыйголос. Голос Отца — ее отца и Отца Маршалси. Почтенный старец сидел в кресле;черная бархатная ермолка на голове, газета в руках, рядом на столе случайнозабытая монетка в полкроны, напротив два стула. Все готово к дворцовому приему.

— А! Джон Чивери! Как поживаете, мой юныйдруг?

— Хорошо, сэр, благодарю вас. Надеюсь, и вы вдобром здравии?