на основании фактов, а не эмоций. У нас же в каждом порту на борт поднимается многочисленная комиссия – любим мы всякие проверки – и, совершенно не зная сути дела, не имея представления даже о том, как действует ядерный реактор, пытается дать заключение о ядерной безопасности судна.

– Неужели и во Владивостоке так же? – спросил я у начальника РБ Соколова.

– Увы, – утвердительно кивнул Александр Иванович.

Тем временем корвет вновь поравнялся с нами, а над горизонтом появилась блестящая в лучах солнца серебристая точка.

– Глядите-ка, да он самолёт на нас навёл, – удивился Ханларов.

Пора было менять курс, а японский сторожевик всё ещё любопытствовал рядом.

– Да уберитесь вы подальше, сколько можно здесь крутиться, – в сердцах по-русски послал в эфир Сан-Саныч, когда ни на световые сигналы, ни на пять гудков, спрашивающих о намерениях нашего «попутчика», тот никак не отреагировал. Тогда капитан-дублёр дал два гудка, предупреждающих о манёвре, и распорядился произвести поворот: «конвоир» тут же резко развернулся и пошёл прочь – он своё дело сделал.

Самолёт с красным солнцем на борту – «японец» – прошёл два раза поперёк курса – спереди и сзади – и рядом с атомоходом, сделав, очевидно, свои замеры и тщательно нас сфотографировав. Стали гадать, почему это вдруг японцы заинтересовались атомоходом-лихтеровозом именно сейчас, а не раньше, ведь «Севморпуть» уже полгода крутится неподалёку от их берегов.

– Раньше, видно, не нужны были, а сейчас какая-нибудь японская фирма решила зафрахтовать «Севморпуть» и поэтому собирает о нём информацию, – предположил я. На том и сошлись, ведь, действительно, зарубежным партнёрам остаётся только таким способом выведывать характеристики быстроходного и большегрузного атомохода – по всем статьям выгодного судна, – поскольку Министерство морского флота СССР до сих пор не нашло всего 1700 долларов, чтобы опубликовать информацию о ядерной безопасности «Севморпути» и предоставить – как это делается во всём мире – в иностранные порты.

Итак, первый арктический рейс «Севморпути», который длился ровно месяц, близился к завершению. Фрахт до Тикси и обратно принёс около полутора миллионов дохода и столько же расходов, львиная доля которых приходится на амортизационные отчисления. Но за этот месяц северянам доставлено более двадцати тысяч тонн груза – снабжения, без которого не мыслима жизнь и работа на Крайнем Севере. Судно прошло первое испытание Арктикой, и хотя в это время года условия для плавания здесь самые «щадящие», корпусу атомохода довелось-таки в одиночку помериться силой с ледяными полями и пройти по ним так легко, словно льда-то и не было.

Целый месяц я прожил в нескольких десятках метров от ядерного реактора, два раза заходил в аппаратную, когда установка работала на 70 % мощности и когда туда ради любопытства заходить не рекомендуется – всё-таки радиация, потому как атомной энергетике, считают атомоходчики, героизм не нужен, а нужно лишь чёткое соблюдение технологии работ: чернобыльский реактор ведь разорвало только после седьмого грубейшего нарушения технологии – шесть «издевательств» над собой он стерпел.

Какую же дозу облучения я получил за это время? Александр Иванович Соколов, начальник службы РБ, подсчитал: 10 миллибэр. Но и оставшись на берегу, я подвёргся бы облучению, ведь радиационный фон – большой ли, поменьше – существует повсюду, поэтому я одновременно попросил рассчитать, которую получил за это же время любой житель Владивостока. Александр Иванович сделал это не без удовольствия (во время стоянки делали замеры аэрозольного фона нашего города), заранее предвидя результат. Оказалось, что останься я на берегу, получил бы дозу в полтора раза большую – не 10, а 15 миллибэр.

Так что теперь я знаю место, где лучше всего беречься от радиации, – на борту ядерного судна. Конечно, это шутка, поскольку и 10, и 15 миллибэр – дозы настолько микроскопические, что вряд ли стоило бы о них вообще говорить, но всё же факт остаётся фактом: заход атомного лихтеровоза «Севморпуть» в любой порт никоим образом не способен отрицательно повлиять на экологию окружающей местности и акватории.

Что же касается опасений, будто стоящий на рейде атомоход ни с того ни с сего «рванёт», то ведь и грабли раз в год не просто так «стреляют», а когда под ноги себе перестают смотреть: наступил, а они тебя хлоп по лбу – не зевай. И на «Севморпути» не зевают. К примеру, дозиметристы службы РБ производят лишь за неделю – вдумайтесь – около пяти тысяч измерений и анализов. Правда, сам по себе радиационный контроль, убеждён Александр Иванович, лишь наполовину обеспечивает ядерную безопасность. Главное, чему и уделяет внимание служба РБ, – это неуклонное соблюдение технологии эксплуатации энергоустановки, ибо если произойдёт сбой в технологии, то никакими измерениями полученную дозу – речь идёт только о персонале, имеющем доступ в центральный отсек, – не уменьшишь. Но уж кто-кто, а начальник РБ Соколов и главный инженер-механик Валерий Генрихович Ханларов, начинавшие свою атомную биографию ровно тридцать лет назад на ледоколе «Ленин», операторы, механики и машинисты, годами работавшие до этого на атомоходах «Ленин», «Арктика», «Сибирь», – уже они-то знают технологию не понаслышке, в буквальном смысле прощупали её руками. Я однажды спросил у Соколова, знает ли он свою дозу, полученную за тридцать лет работы на атомном флоте.

– Знаю, – ответил он и со свойственной ему иронией добавил: – она несколько выше той, что официально за мной «запротоколирована». Почему? Я нередко делал то, что по своим должностным обязанностям вполне мог бы не делать: просто надо было посмотреть, как оно работает. А «посмотреть» – это всегда значит «схватить дозу»…

До Владивостока оставалась последняя ночь. Перед сном я вышел на верхнюю палубу подышать морским воздухом, взглянул вверх да так и замер с поднятой головой: над нами нависла огромная чаша неба, до краёв наполненная звёздами. Звёзд мы не видели ровно месяц: уходили из Владивостока в хмарь, а за полярным кругом уже не темнело. Оказывается, и по звёздному небу можно соскучиться…

Но рано или поздно, а любое путешествие подходит к концу, и вот наконец всё стало на свои места – я во Владивостоке, который встретил нас привычным дождём.

Мне на берег, а «Севморпути» снова отправляться в рейс и опять во льды, на Тикси, после чего он совершит уже настоящий ледовый рейс в Мурманск, пройдя Северным морским путём, в честь которого и назван. Эксперимент использования первого в нашей стране транспортного атомохода продолжается, как продолжается и освоение энергии атома, по поводу которого во Владивостоке ещё недавно было столько беспочвенных споров, ведь атомной энергетике – быть, но быть с ней, как говорит капитан «Севморпути», надо «на Вы».

Но чтобы и впредь не ходить под конвоем некомпетентных опасений и ожиданий каких-то непредвиденных последствий, которыми-де чревато мирное использование энергии