– Не за что, – отвечает он. – Хоть Двойка и не рассказывал много, но достаточно, чтобы понимать, что ты девушка, которую стоит спасать.

Он смотрит на меня прищурившись.

– Ты убил Дюпона, верно?

– Ага, – киваю я.

– Хорошо, – поморщившись, говорит Рейлан. – Мне никогда не нравился этот парень. Я говорил тебе, что он ел горошины по одной? Сразу было ясно, что он псих.

Симона

Данте везет нас с Рейланом прямиком в ближайшую больницу. Это крошечная клиника в Сарасоте, где в приемной сидит лишь один мальчик со сломанной рукой. Похоже, он в восторге от того, что теперь у него появилось какое-то развлечение, помимо его ноющей руки. Персонал же отнесся к нам с куда большим подозрением. Они уводят меня в отдельное помещение и задают шквал вопросов, из которых становится ясно, что они не верят в историю Рейлана о том, что его нечаянно подстрелили на охоте.

Во всяком случае, они позволяют мне воспользоваться душем. Я стою под горячим потоком минут сорок, наблюдая за тем, как грязь, щепки, листья и кровь смываются в водопроводную трубу. Я снова начинаю плакать, разглядывая порезы и рубцы по всему телу, вспоминая, как бежала, чтобы спасти свою жизнь.

А еще я вспоминаю, каково было ощущать себя в руках Данте, когда он поднял меня и крепко прижал к своей груди. Еще никогда я не чувствовала себя настолько защищенной и не испытывала такого облегчения и благодарности.

Объятия Данте – самое безопасное место на свете. Единственное место, где я чувствую себя по-настоящему защищенной.

Я справлюсь с любой опасностью, пока он со мной.

Когда я заканчиваю с душем, а врач накладывает швы на самые серьезные порезы на моих ногах и ступнях, мне предлагают надеть медицинский костюм. Он мягкий и выцветший от сотни стирок, но, честно говоря, это самая удобная одежда, которую я когда-либо носила.

Чтобы наложить швы на рану Рейлана, требуется больше времени. Еще ему нужно перелить пару пинт крови, так что мы с Данте бронируем номера в единственном мотеле в городе, чтобы Рейлан мог отдохнуть и восстановиться за ночь.

Наш номер крохотный, и последний раз там был ремонт году этак в 1982-м, судя по обшитым деревянными панелями стенам, горчично-желтым шторам и колючему шерстяному одеялу.

Но для меня это лучший мотель на свете, потому что я остановилась здесь с Данте. Мы едим в маленьком семейном ресторанчике по соседству, и оба заказываем по двойной порции блинчиков с беконом, которые оказываются на удивление вкусными.

Затем мы возвращаемся в номер, и Данте бросает меня на скрипучую, бугристую кровать, которая тревожно стонет под нашим общим весом.

Я смотрю на Данте, в его горящие черные глаза.

– Прости, – говорю я снова. – Мне следовало рассказать тебе о Генри.

– Мне следовало прилететь в Лондон, – серьезно отвечает Данте. – Я не должен был отпускать тебя так просто. Я должен был разыскать тебя в тот год, или на следующий, или еще через год. Меня переполняли гордость и горечь. Я был глупцом.

– Я никогда тебя больше не обману, – обещаю я.

– Я всегда тебя найду.

Он целует меня своими грубыми и теплыми губами. Я тону в объятиях его больших и тяжелых рук.

Данте скользит ладонями по моему телу, нежно сжимая и массируя ноющие мышцы шеи, плеч, груди и спины. Он находит каждый узел и снимает напряжение и боль последних двадцати четырех часов. Его руки такие теплые и сильные, что они изгоняют боль из моего тела, оставляя на ее месте глубокое, умиротворенное наслаждение.

Мое тело столько страдало, что кажется невозможным, чтобы оно пробудилось снова. Но когда ладони Данте легко касаются моей груди, я чувствую, как соски реагируют на это прикосновение. Тепло растекается от моей груди вниз к животу.

Данте берет мою грудь в рот и нежно посасывает сосок, лаская его языком. Он пробегает языком до самого пупка, к маленькому кусочку кожи прямо под ним.

Кожа упругая, но если присмотреться, то можно увидеть несколько серебристых линий – призрачные следы растяжек, которые появились у меня на последнем месяце беременности.

– Я раньше их не замечал, – говорит Данте. – Готов поспорить, ты была самой красивой беременной женщиной на свете.

– Если ты захочешь, – говорю я, и у меня перехватывает горло. – Я могу стать ею снова…

Данте смотрит на меня, крепче сжимая в своих руках.

– Ты серьезно? – глухо спрашивает он.

Я киваю, чувствуя, как к глазам подступают слезы.

– Я не принимаю таблетки, – говорю я ему. – И, кстати… – Я мысленно отсчитываю дни с последней менструации. – Сейчас было бы подходящее время.

Данте прижимает лицо к моей киске и вдыхает мой запах. Даже несмотря на его темные-темные радужки, я вижу, как зрачки расширяются от возбуждения.

– Ты пахнешь охренительно, – рычит он.

Данте проводит большим пальцем по моей щелке, ощущая, какая я мокрая. Моя киска трепещет от предвкушения, мой клитор уже набух и стал чувствительным, хотя мужчина еще едва прикасался ко мне. Мое сердце бешено колотится, и я чувствую это тревожное предвкушение, желание, свернувшееся внутри меня, как пружина.

Я чувствую запах Данте даже сейчас, когда он у моей киски. Этот запах опьяняет, манит, устоять перед ним невозможно…

Мое тело хочет Данте. Жаждет его. Нуждается в нем.

Я уверена, что это правда… Прямо сейчас мое тело готово к зачатию. Это овуляция. Сама биология толкает меня к этому мужчине, самому большому, сильному и свирепому из всех, кого я когда-либо видела.

– Кончи в меня, – молю я его. – Подари мне ребенка.

Его глаза – два черных колодца желания. Он срывает с себя рубашку, обнажая мощные мускулы на груди, плечах и бицепсах. Темные волосы на его груди возбуждают меня, как и его татуировки, и даже царапины и порез, оставшиеся после нашего пребывания в лесу. Свидетельство того, что этот мужчина сделал ради моего спасения, рискуя своей жизнью.

Он расстегивает джинсы и спускает их с бедер, обнажая свой тяжелый крупный член, который с готовностью выскакивает, жаждущий моего тепла и влаги.

Данте берет его за основание, направляет к моему влагалищу и входит в меня одним резким движением.

Я такая мокрая, что член без труда скользит внутрь на всю длину. Мы прижимаемся друг к другу, лицом к лицу. Данте опирается на свои мощные руки, вдавливая меня в кровать. Сжимая ягодицы, он входит в меня снова и снова.

Обхватив его ногами и скрестив лодыжки, я с каждым