хотя ситуация комична, аудитория должна найти эту привычку знакомой, чтобы понять ее. Современные демократии, к своему стыду, до относительно недавнего времени редко имели такой высокий уровень грамотности, как в Древних Афинах. Однако Веймарская республика организовывала книжные кружки для рабочих как способ развития гражданской дискуссии[447].

В Соединенных Штатах книжные клубы преимущественно организовывались в городах. Первопроходцем в этой области стал Чикаго, где по инициативе мэра Ричарда М. Дэйли была запущена крайне успешная программа «Одна книга, один Чикаго», которая отметила свою десятую годовщину в 2011 году. Программа, которая проводилась на базе Публичной библиотеки Чикаго, поощряла горожан читать книги вместе (ежегодно выбираются две книги) и участвовать в обсуждениях этой книги в кружках по всему городу. Лекции, посвященные книге и, если это возможно, выступление самого автора также занимают важное место и совершенно бесплатны. Среди выбранных книг были «Убить пересмешника» Харпер Ли, «Ночь» Эли Визель, «Изюминка на солнце» Лоррейн Хэнсберри, «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына, «Иди, вещай с горы» Джеймса Болдуина, «Суровое испытание» Артура Миллера, «Дом на Манго-стрит» Сандры Сиснерос, «План Чикаго: Дэниел Бернем и перестройка американского города» Карла Смита, «Жалость» Тони Моррисон. Очевидно, что выбор книг продолжает возвращать читателей к сложным вопросам, с которыми сталкивается город, в том числе – вопросам расы, этнической принадлежности и городского планирования.

Что могут сделать книжные клубы, чего не могут городские парки и памятники, так это способствовать активному участию каждого человека в активной критической культуре. Выбранные для этой программы книги не похожи на работы по политической философии: они способствуют эмоциональному вовлечению читателей и поощряют диалог, который вырастает из этих эмоциональных переживаний и учитывает их. Одним из преимуществ чтения является своего рода близость к жизни людей разных групп или классов, чего было бы трудно достичь только данными социальных наук, учитывая существующие различия. Благодаря отождествлению себя с другими людьми через литературные образы, читатели могут оценить человеческие издержки, связанные с существующими политическими системами и распределением.

Как показывает опыт Чикаго, неограниченное количество книг может способствовать хорошей гражданской дискуссии (а также развить любовь к чтению – такова заявленная цель программы). Чтобы показать, как открытая дискуссия может вызывать сильные эмоции и способствовать продуктивным размышлениям о текущих проблемах, я выбрала две работы, которые я использовала в преподавании, одну из Соединенных Штатов, а другую – из Индии.

«Сына Америки» Ричарда Райта (1940) нет в списке чтения Чикаго, хотя его следовало бы туда включить, поскольку этот роман посвящен неприятной эпохе в истории Чикаго и поднимает проблемы, о которых говорить трудно, но тем не менее – необходимо. Только в 1993 году роман был опубликован без цензуры: сцена, изображающая двух темнокожих подростков, мастурбирующих в кинотеатре на образ гламурной белой актрисы, была сочтена слишком скандальной издательством Book-of-the-Month Club, напечатавшим этот роман впервые. Это тяжелая книга, потому что она намеренно отбивает всякое сочувствие. Ее главный герой враждебен, зол и страшен таким образом, говорит Райт, чтобы отбить поверхностное сочувствие – сочувствие, которое предполагает, что разум человека, пережившего ужасные лишения и расизм, будет легко понятен белому читателю. Как и у Филоктета, у Биггера Томаса была суровая жизнь, полная лишений и стигматизации.

В начале романа читатель попадает в убогую однокомнатную квартиру, где Биггер Томас живет со своими матерью, сестрой и братом. «Электрическая лампочка осветила комнату и посреди комнаты молодого негра, который стоял между двумя железными кроватями»[448]. Биггер уже в тюрьме. Подобно крысе, которую он вскоре убивает, он оказывается в ловушке беспомощности. Читатель видит, что значит пытаться сохранить самоуважение и порядок, когда у вас нет личного пространства, чтобы переодеться, когда ваш жалкий «заговор против стыда» – попытка сохранить достоинство, когда четыре человека должны одеваться и раздеваться, не имея личного пространства – может быть прерван в любое время крысой, бегущей по полу. Читатель замечает, как крыса, загнанная в угол, злобно наносит ответный удар, и тут они понимают, каково будет отношение Биггера к окружающему миру. Каждое мгновение его надежды и страхи, его сексуальные желания и его самоощущение обусловлены и ограничены нищетой, в которой он живет.

Не только нищетой, но и ненавистью и отвращением. Биггер осознает себя через уничижающие образы, в которых его изображает белый мир. Он видит себя никчемным, потому что именно таким его считает белый мир. И все же он знает, что он не никчемный, поэтому ненавидит их уничижение. Также он ненавидит их сострадание, основанное на банальном допущении, что все мы братья, хоть у нас и разного цвета кожа. Вместе со студенткой Чикагского университета Мэри Долтон и ее парнем Джаном они направляются в закусочную темнокожих, которую хотела посетить Мэри. Выезжая на Индиана-авеню, они проезжают мимо многоквартирных домов, в одном из которых живет Биггер.

Знаете, Биггер, мне так давно хотелось побывать в этих домах, сказала она, указывая на высокие темные корпуса, тянувшиеся по обеим сторонам улицы, – хотелось увидеть, как живут ваши. Вы меня понимаете? Я была в Англии, во Франции, в Мексике, а как живут люди в десяти кварталах от меня, я не знаю. Мы вообще так мало знаем друг о друге. Мне хочется увидеть. Мне хочется познакомиться с этими людьми. Я ни разу не была в доме у негров. Ведь они должны жить так же, как и мы живем. Ведь они люди… Их двенадцать миллионов… Они живут здесь же, в нашей стране… В одном городе с нами… – Голос ее замер.

Наступило молчание. Машина мчалась по Черному поясу, мимо высоких корпусов, вмещавших черную жизнь. Биггер знал, что Джан и Мэри думают о том, как он живет, как живет его народ. Вдруг ему захотелось схватить какой-нибудь тяжелый предмет, встать, очутиться в воздухе, над несущейся машиной, и, размахнувшись изо всех сил, одним ударом сокрушить все – машину, и их, и себя самого.

Читатели не могут следить за сюжетом романа, не пытаясь в какой-то степени увидеть мир глазами Биггера. И когда им это удается, они видят, что представление Мэри о том, что значит знать и понимать, слишком просто. Обстоятельства формируют психику. Биггер не живет «так же, как и мы живем», и поэтому он не просто обычный человек, такой же, как все остальные. Расизм сделал его другим. Однако за поверхностным сочувствием, которое выражает Мэри, кроется возможность более глубокого сочувствия, которое говорит: «Это человеческое существо, обладающее всем необходимым для продуктивной жизни. Посмотрите, как не только его поступки, но и его эмоциональные и интеллектуальные способности были искажены расовой ненавистью и ее институциональным выражением». Непохожесть, которая мешает легкому отождествлению читателя с персонажем, становится объектом беспокойства. После чего читатели испытывают еще больший спектр эмоций – более глубокое сочувствие к тяжелому положению Биггера, принципиальный гнев в отношении расизма американского общества – возможно, небольшую надежду на то, что все может измениться.

«Он стоял и думал о том, что никогда не сумеет рассказать, почему он убил. Не оттого даже, что ему этого не хочется, а оттого, что тогда понадобилось бы рассказать всю свою жизнь». Биггер совершает два преступления. Одно из них – случайное убийство Мэри Долтон, что в худшем случае можно квалифицировать как убийство по неосторожности. Убийство его возлюбленной Бесси, однако, является спланированным умышленным убийством. (Ирония романа в том, что читатели обычно реагируют точно так же, как белое общество в романе: они напрочь забывают о Бесси и считают Биггера отвратительным монстром именно за убийство Мэри. Киноверсии романа также фокусируются на линии Мэри, игнорируя Бэсси.) Роман – это «объяснение», которое Биггер никогда не сможет дать в суде, потому что система уголовного правосудия, как и весь окружающий его белый мир, не может увидеть в нем личность. Действительно, подробное «объяснение» личной жизни Биггера в романе подразумевает тип мышления, который, кажется, чужд миру, изображенному в книге.

Отрицание индивидуальности