Так ли хорошо я успела узнать хозяина? Он теург и один из лучших. Несмотря на речь о коварстве магии, он продолжал служить ей.

Сердце сдавил страх; вновь показалось, что вижу перед собой грозного незнакомца.

Я вытерла глаза, выпрямилась, заглянула хозяину в лицо и задала вопрос, зная, что ответ будет ужасен, и лучше бы мне промолчать.

— Скажите, гран-мегист Дрейкорн — сколько людей принесли в жертву лично вы? Десятки или сотни? Скорее, второе — ведь не зря вас называют одним из самых одаренных теургов. Вы заботитесь о том, чтобы ваши жертвы не чувствовали боли? Они улыбаются, замирают в блаженстве, когда ваш ритуальный кинжал вспарывает им горло?

Господин Дрейкорн окаменел, темные глаза сверкнули зло и страшно.

— Я знал, что вы зададите этот вопрос, госпожа Камилла, и я готов ответить на него. Вижу, ваше личико исказило отвращение — мысленно гадаете, сколь велика будет названная цифра. Что ж, слушайте. Оправдываться не собираюсь.

Я был посвящен в теурги в восемнадцать лет. За прошедшие годы от моего ритуального кинжала погибло два человека.

Первого я убил, когда проходил обряд посвящения. Это обязательная жертва, без нее стать теургом невозможно. Прекрасно помню его — пожилой мужчина, грузный, неопрятный. Отправлен на алтарь приговором судебного триумвирата за растление и убийства малолетних. Перед казнью его ввели в транс, он улыбался, пускал слюну и вслух вспоминал свои ужасные подвиги. Убить его было легко. Я сделал это быстро и безболезненно.

Вторую жертву я принес в девятнадцать. Ходил тогда в учениках у теурга- стратега Карадоса. Он призвал демона, чтобы освободить пленных. Враги захватили гарнизон на нашей территории. В плену оказались семьи офицеров, их жены и дети. Фаракийцы грозились убить всех до рассвета. Прислали посыльного с головой юной жены полковника Аргейма. Вызванный демон в два счета соорудил подземный проход, через который наши лазутчики проникли в гарнизон — сами демоны не могут уничтожать людей. Удалось спасти всех.

Эту жертву я тоже помню хорошо. Парень иногда снится мне. Почти мой ровесник. Не знаю, за какие прегрешения его приговорили к смерти — утешаю себя тем, что в те года за пустяки на жертвенный алтарь не отправляли. Он наверняка совершил что-то ужасное. Его в транс не вводили; он был угрюм и равнодушен.

Своей жизнью он заплатил за жизнь тридцати других людей.

Господин Дрейкорн отвернулся и подошел к окну. Не глядя на меня, спросил:

— Довольны ответом, госпожа Камилла? Кроме тех двоих на алтаре я не убивал никого. Но без лишних раздумий расправлялся с жертвенными животными. Десятки раз присутствовал на ритуалах, входил в транс и договаривался с демонами. Молча наблюдал, как делают свое дело теурги-сакрификулы — во время призыва они исполняют лишь одну роль, за что их называют мясниками. При каждом удобном случае я сбегаю из церемониальных залов Адитума в море. Там, на кораблях, все устроено так, как двести лет назад. Магия почти не используется. Я провожу много времени на чужой земле. Демоны не приходят к жителям других стран, они привязаны к нашему злосчастному полуострову.

Его голос звучал напряженно и хрипло, как будто он испытывал боль. Так оно и было — воспоминания причиняли ему страдание.

Душу затопили раскаяние и жалость.

Я поднялась; господин Дрейкорн оказался совсем близко — поймал мой взгляд и удержал. Он ждал каких-то слов, но я не знала, что сказать. Рядом с ним я чувствовала себя тростинкой в ожидании бури; стояла, выпрямившись как струна, задрав лицо вверх и не в силах отвести глаза.

Внезапно его черты смягчились.

— Вы совсем измучены, Камилла. Нелегко же вам пришлось эти дни. Под глазами тени, лицо бледное, — произнес он с жалостью.

Протянул руку и медленно отвел мокрые растрепавшиеся локоны с моей щеки.

— Ваша красивая прическа совсем испортилась, — его голос изменился, стал ниже, в глазах мелькнуло странное выражение. Длинные пальцы коснулись моей скулы и скользнули к шее.

Горячая, темная волна прокатилась по телу и взорвалась в груди; непроизвольно я отшатнулась и сделала судорожный вздох.

Он все понял не так. Губы побелели, по лицу скользнула тень печали. Опустил руку и произнес:

— Понимаю, вы в ужасе. Интересно, о чем думали, когда шли устраиваться помощницей теурга? Решили, ваш хозяин выращивает цветы и день-деньской распевает молитвы, как старейшины в общине? Да, вы работаете на человека, который резал людей на алтаре. У всех теургов руки по локоть в крови. Наконец это до вас дошло? Пора вам вернуться к отцу, госпожа Камилла. Ничего хорошего в столице вы не найдете.

Покачал головой и вышел из комнаты.

Так я и просидела на кровати до вечера. Когда за окнами сгустились сумерки, явилась кухарка Сидония.

— Господин Дрейкорн рассказал, что вы нездоровы. Попросил, чтобы я провела ночь в вашей комнате, — в ее голосе слышалось недоумение, — Сказал, вас могут мучить кошмары.

Я вежливо, но твердо отказалась от ее компании.

— Все в порядке, Сидония. Ничего страшного. Отправляйтесь домой, господину Дрейкорну я все объясню.

Заботливость хозяина тронула и опечалила.

Раньше я старалась не думать той стороне жизни господина Дрейкорна, что проходила в жертвенном зале. И вот, теперь она открылась мне: дважды он был палачом, много раз присутствовал при казни, и опыт этот стал для него тяжелым грузом.

Я невольно ранила его и понятия не имела, как все исправить.

Ночь оказалась тяжелой. Забыться удалось лишь на рассвете. Пришел странный, беспокойный сон.

Мне снилось, что я была лишена возможности двигаться, видеть и слышать — как Забытые, застывшие на века в подземельях Адитума. Но казненные стояли на своих пьедесталах без оков; во сне мое тело окружал камень.

Затем чувства вернулись — иные, чем наяву. Отовсюду доносились ночные шорохи особняка «Дом-у-Древа»; не имея ушей, я слышала ритмичный стук механического сердца особняка; дуновение ветра над крышей, шум подземных вод, шорох панцирей диплур, которые затаились в глубокой подземной пещере — я знала, что теперь они боятся меня, но готовы прийти по первому зову.

Хотелось вздохнуть полной грудью — каменные оковы давили крепко. Это было состояние между жизнью и смертью. Однако я чувствовала тлеющую искру; чувствовала благодарность невидимому существу, которое подарило ее мне. Искра начала разгораться. Тело наполнилось влагой и силой; оказалось, что вместо привычных двух ног и двух рук я получила тысячи, кожа стала твердой и неуязвимой. Наконец, удалось сделать первый вздох — каменные оковы затрещали — я возродилась к жизни; ударил яркий свет.

Проснулась в поту, рывком села в кровати.

Небесные часы за окном показывали девять, в дверь стучали.

Кое-как встала — во рту пересохло, но чувствовала я себя сносно. Удивительно: воспоминания о ритуале в Адитуме словно покрылись туманом и не мучали так остро, как я боялась. Словно мне рассказали страшную сказку, которая забылась утром.