— Спасибо, — поблагодарила я фейка, видя в зеркале бара, какон сидит у меня в серьге. Оттолкнув в сторону бокал, я потянулась к своейсумочке, и моя улыбка стала неприлично широкой, когда бармен жестом указал, чтовсе идет за счет заведения. Чувствуя у себя внутри тепло более сильное иприятное, чем от спиртного, я соскользнула с табурета и потянула за собойлепреконшу. Мысли о двери с табличкой, на которой золотыми буквами выведено моеимя, закрутились у меня в голове. Это была свобода. Свобода!

— Нет! Стой! Погоди! — закричала лепреконша, когда я,прихватив под мышку сумочку, потянула арестантку к двери. — Желания! Трижелания! Ага? Ты меня отпускаешь, а взамен получаешь три желания.

Я молча схватила ее в охапку и вытолкнула под теплыйдождичек. Айви уже поймала такси и запихнула свою добычу в багажник, чтобыоставить нам больше места. Принять от преступника три желания было вернымспособом попасть под раздачу, но лишь в том случае, если тебя засекут.

— Три желания, говоришь? — сказала я, помогая лепреконшевлезть на заднее сиденье. — Ладно, давай потолкуем.

— Что ты сказала? — спросила я, полуобернувшись на переднемсиденье, чтобы увидеть Айви. Ритмы скверных стеклоочистителей и славной музыкиотчаянно сражались друг с другом, рождая в результате причудливую смесь воющихэлектрогитар и скрипящего по стеклу пластика. Из динамиков гремела песня подназванием «Крик бунтаря». Я с ней соперничать не могла. Вполне правдоподобноеподражание Дженкса Билли Айдолу, пока он крутился в танце с гавайскойтанцовщицей на приборной панели, тоже не особенно помогало серьезной беседе. —Можно мне сделать потише? — спросила я у таксиста.

— Не трожь! Не трожь! — заорал он с каким-то страннымакцентом. Быть может, леса центральной Европы? Слабый мускусный запах выдавал вшофере вервольфа. Я было потянулась к ручке громкости, но он тут же оторвалмохнатую лапищу от руля и отбил мою руку в сторону.

Машина вильнула на соседнюю полосу. Все амулеты водилы, судяпо их виду, безнадежно испорченные, заскользили по приборной панели, ссыпаясьна пол и мне на колени. Цепочка зубчиков чеснока, свисающая с зеркала заднеговида, ударила меня прямо в глаз. Я аж задохнулась от чесночной вони, пока ееодолевал аромат картонки в форме дерева, также свисающей с зеркала.

— Скверная девчонка, — бросил мне шофер, резко выворачиваяобратно на свою полосу, отчего я мигом на него навалилась.

— А если я хорошая девочка, — прорычала я, плюхаясь обратнона сиденье, — можно мне тогда эту музыку приглушить?

Водила ухмыльнулся. Ему недоставало одного переднего зуба.Будь на то моя воля, ему бы прямо сейчас стало недоставать еще пары-другой.

— Угу, — отозвался он. — Там теперь разговоры пошли. — Идействительно — музыка внезапно пропала, сменяясь стремительной болтовнейведущего, чей словесный понос звучал куда громче воя электрогитар.

— Слава тебе Господи, — пробормотала я, вырубая радио. Иневольно скривила губы от прикосновения к сальной ручке. Поглазев на кончикисвоих пальцев, я вытерла их об амулеты, все еще валяющиеся у меня на коленях.Ни для чего другого они все равно уже не годились. Шофер так часто лапал этиамулеты потными ладонями, что соль вконец их загубила. Бросив на негострадальческий взор, я ссыпала весь этот хлам в обломанный подстаканник.

Затем я снова повернулась к Айви, привольно развалившейся назаднем сиденье. Заложив одну ладонь себе за голову, другой она не позволяласвоей сове выпасть из заднего бокового окна, пока мы прыгали по ухабам. Фарывстречных машин и время от времени попадавшиеся исправные уличные фонаривысвечивали ее черный силуэт. Темные и немигающие глаза Айви ненадолговстретились с моими, после чего опять вернулись к боковому окну и густеющей заним ночи. Мою кожу защекотала атмосфера ее древней трагедии. Сейчас она недавила аурой—- она была просто Айви, — однако меня все равно бросало от нее вдрожь. Интересно, эта женщина вообще когда-нибудь улыбалась?

Моя арестантка вжалась в другой угол, стараясь держаться какможно дальше от Айви. Зеленые сапожки лепреконши доставали как раз до краясиденья, и она до жути напоминала одну из тех кукол, которые продают в передаче«Телемагазин». «Три незначительных выплаты по $49,95 обеспечат вам эту в высшейстепени детальную модель официантки Бекки. Обычно подобные куклы стоят втрое,даже вчетверо дороже!» Впрочем, глаза этой куклы хитровато поблескивали. Ялукаво ей подмигнула, и пристальный взгляд Айви тут же переметнулся налепреконшу.

Сова мучительно ухнула, когда мы налетели на особенноскверную колдобину, и раскрыла крылья, чтобы сохранить равновесие. Впрочем, этаколдобина оказалась последней. Мы переехали через реку и снова оказались вОгайо. Дальше дорога стала гладкой как стекло, и таксист сбавил скорость.Похоже, ему теперь приходилось в темпе припоминать, зачем вообще нужны дорожныезнаки.

Отняв руку от совы, Айви пробежала пальцами по своим длиннымволосам.

— Я сказала: «Раньше ты никогда не садилась со мнойпрокатиться». Что у тебя на уме?

— Ах, да. — Я непринужденно набросила руку на спинкусиденья. — Ты, случайно, не знаешь, где я могу снять дешевую квартиру. Может, вНизинах?

Айви в упор на меня посмотрела. Идеальный овал ее лицаказался совсем бледным в свете уличных фонарей. Теперь огни горели на каждомуглу, и света было почти как днем. Ну и параноики эти нормалы. Впрочем, не точтобы я их очень винила.

— Ты переезжаешь в Низины? — спросила Айви с недоуменнымвыражением на лице.

Видя это выражение, я не могла не улыбнуться.

— Нет. Просто увольняюсь из ВБ.

Мое заявление в высшей степени Айви заинтересовало. Это ясмогла понять по тому, как она вздрогнула. Дженкс прекратил свои пляски скрошечной фигуркой на прибор-, ной панели и молча на меня воззрился.

— Ты не можешь разорвать свой контракт с ВБ, — сказала Айви.Затем она взглянула на лепреконшу, и та в ответ засияла улыбкой. — Ты ведь несобираешься...

— Что? Нарушить закон? — беспечно отозвалась я. — Я слишкомхороша, чтобы мне требовалось нарушать закон. Но я ничего не смогу поделать,если она не та лепреконша, что нахимичила с радугой, — добавила я, не чувствуяза собой ни капли вины. Мое начальство в ВБ предельно ясно дало мне понять, чтоему больше не требуются мои услуги. Что же мне теперь оставалось делать?Перевернуться кверху брюхом и лизать кому-нибудь... гм, рыло?

— Канцелярская работа, — вмешался таксист, чей выговор вдругстал таким же гладким, как лежащая впереди дорога, когда он резко перешел наманеры, необходимые для получения и сохранения платы за проезд по эту сторонуреки. — Избавляешься от канцелярской работы. Так все время случается. Кажется,у меня где-то здесь было признание Ринна Кормеля. Осталось еще с тех времен,когда мой отец во время Поворота адвокатов из карантина в суды перевозил.