– Привет! – обрадованно сказал Миша. – Сто леттебя не видел!

– Полгода, – уточнил Бабкин, пожимая красную клешневиднуюлапу Кроткого. – В спортзал заходил бы почаще, там бы и встречались.

– Где ж я время найду в зал ходить? – с притворнымвозмущением спросил Миша.

– И силы? – в тон ему заметил Бабкин. – И ещефутболку чистую и тренировочный костюм?

Миша рассмеялся.

– Время есть? Хочешь, пойдем перекусим.

Сидя в забегаловке неподалеку от банка, Миша сообщалпоследние новости. Он почувствовал, что Сергею не хочется ни подробнорассказывать о новой работе, ни тем более хвастаться ею, и тактично увелразговор на проблемы, которые были хорошо знакомы Бабкину.

– В ОБЭП человек нужен, – сказал он, цепляя вилкоймакаронину. Макаронина лениво сползла и улеглась на груду остальных, щедрополитых кетчупом.

– Кто ушел?

– Все ушли. Ну, не все, но трое уволились. И начальникаотдела поставили нового вместо Саранчука.

Сергей хотел спросить, что случилось с Саранчуком, но вместоэтого поинтересовался:

– А кто новый? Я его знаю?

– Может, и знаешь. Перелесков – известен тебе такой?

Бабкин кивнул. Он знал Олега Перелескова, и отчего-то обрадовался,узнав, что именно тот стал новым начальником отдела по борьбе с экономическимипреступлениями, сокращенно именовавшегося ОБЭП.

– Олег, кстати, недавно тебя вспоминал, – продолжалМиша, жуя макароны. – Хороший он мужик, только очень уж неторопливый.

– На том и стоит, – задумчиво сказал Сергей.

– Ну да, ну да... Кстати, не хочешь к нашим заглянуть?Заодно и Перелескова поздравишь. Он сегодня повышение обмывать будет.

– Где?

– У нас, где же еще.

Бабкин покивал, зная точно, что заходить он, конечно же, небудет, хотя повидаться с Олегом было бы здорово. Они посидели с Мишей еще минутпятнадцать и распрощались.

Но когда рабочий день закончился, Сергей, вместо того, чтобыпоехать домой, незаметно для самого себя свернул на улицу, которая и привелаего к серому четырехэтажному зданию, в двух крылах которого расположилисьпрокуратура и районный отдел милиции.

Однако нового начальника отдела он нашел вовсе непразднующим повышение, а одиноко сидящим в кабинете и грустно рассматривающимкипу бумаг на столе.

– Не понял, – сказал Бабкин, остановившись вдверях. – А где праздник?

– О, какие люди! Серега, заходи.

Тщедушный Перелесков с залысинами на лбу и вечной сигаретойв зубах бодро выскочил из-за стола и вразвалочку пошел к Бабкину. Он судовольствием стиснул руку Сергея в крепком рукопожатии, приглашающим жестомуказал на стул, плюхнулся сам и, отодвинув документы, без предисловия заявил:

– На ловца и зверь бежит. Ты-то мне и нужен. Пойдешь ко мнев отдел? Ты, как я погляжу, поправляться начал на банковских-то харчах, а уменя станешь поджарый, резвый... Девки заглядываться будут, зуб даю!

– То-то ты сам больно поджарый, – ухмыльнулся Сергей.

– Я начальник! Мне позволено! Вот послушай, что я тебескажу...

Перелесков на секунду замолчал, выдохнул сигаретный дым,растекшийся над столом едким облаком, и спросил уже с другими интонациями:

– Или не будешь слушать? Ты только скажи, Серега, если тебенеинтересно, я тебя зазря грузить не стану.

Бабкин обвел взглядом прокуренный кабинет, задержавшись наневесть как попавшем сюда цветке в горшке – несчастном «декабристе»,тосковавшем на подоконнике. Из горшка торчали сигаретные окурки – каждыйкуривший считал своим долгом сунуть бычок не в пепельницу, а в горшок, иказалось, что вокруг «декабриста» нырнула в иссушенную землю дюжина маленькихбесхвостых оранжевых рыбок.

– Интересно, – сказал Сергей. – Рассказывай.

Час спустя они вышли из кабинета.

– Пойдем, провожу тебя, – предложил обрадованныйОлег. – В общем, Серега, договорились: в понедельник подходи к кадровикам,а потом ко мне. Лады?

– Лады. – Сергей махнул рукой знакомому дежурному ипоймал себя на том, что расплылся в довольной улыбке.

Они вышли на улицу, и Бабкин вдохнул вечерний июльскийвоздух. Возле здания росла липа, начинавшая зацветать, и от нее тянуло медовойсладостью. Почему-то подумалось ему о том, что возле банка не росло ни одногодерева – здание располагалось на шумной улице, где даже саженцы по весне неприживались и чахли.

– Постой, – спохватился Перелесков, когда Сергей ужесадился в машину. – Ты, когда зашел, спросил, где праздник. А какойпраздник-то?

– Как – какой? Повышение твое. Я специально заехал, хотелтебя поздравить.

– Да нет, – пожал тот плечами. – Проставляться ябуду на даче, в субботу. С чего ты решил, что я сегодня собирался?

Бабкин вспомнил честное лицо Миши Кроткого, выругался, но вследующую секунду расхохотался.

– Вот Кроткий, вот прохвост! Ну, попадись ты мне втренажерном зале...

* * *

Подъезжая к дому, Сергей думал, как он объяснит свое решениежене. Но даже эти размышления не могли омрачить его радость и ограничитьчувство свободы, внезапно охватившее его, когда он согласился на предложениеОлега пойти оперативником к нему в отдел. Бабкин редко задумывался о том, какоеудовлетворение приносит ему работа; он полагал само собой разумеющимся, что емунравится делать то, что у него неплохо получается. Только уволившись, он понял,что потерял полгода назад, пойдя на поводу жены. Время, проведенное им в банке,словно высасывало из него жизненную силу и энергию, и хотя Перелесков пытался поддетьСергея тем, что он растолстел на непыльной работенке, это было далеко отистины.

Ольга встретила его в собственноручно сшитом кимоно, заматериалом для которого она ездила на другой конец города. Кимоно былоярко-красным – она полагала, что смотрится в нем необычайно соблазнительно.Бабкину сразу захотелось переключить цвет сначала на желтый, а затем назеленый.

– Привет! Посмотри, какой я маникюр сделала, – Ольгакокетливо растопырила тонкие пальчики. – Сиреневый! Красиво?

– Как у трупа, честно говоря, – бухнул Бабкин, незадумываясь, потому что в голове его вертелись совсем другие мысли.

– Что-о-о?

Сергей спохватился, но дело было безнадежно испорчено.Поджав губы, жена прошла в ванную комнату и ожесточенно принялась стирать лак.

– Оль, прости, пожалуйста, – покаялся Бабкин, заходя заней следом. – Я совсем не это хотел сказать. Красивые ногти, правда. И безлака тоже красивые.

– Знаешь, дорогой мой, у тебя профессиональная деформациясознания, – холодно проговорила Ольга, смыв лак на левой руке и принимаясьза правую. – Ты способен проводить сравнения только с трупами либо спреступниками. Не знаю, сколько времени потребуется, чтобы ты стал думать, какнормальные люди.