– Как мыслишь, Лют, куда путь держим? – спросилкнязь нежданно. Лют отозвался тотчас:

– Мыслю, в Круглицу, Мстиславич…

Чурила недаром велел ему оставить оружие дома. Лют знал –разлучить князя с мечом могла лишь одна боязнь. Боязнь, что слишком великобудет искушение выхватить его из ножен.

Чурила сказал:

– А ты за воротами меня подождёшь.

Лют, всегда слушавший его беспрекословно, на сей развозразил, и твёрдо:

– Не гневайся, господине, ослушаюсь. Где твоя головаляжет, там и моя.

…Давным-давно, восемнадцать лет назад, Вышата Добрыничпривел в дом юную красавицу жену. Справил богатую свадьбу, а минул положенныйсрок – и боярыня родила ему дочь.

Вышата, мечтавший о сыне, на девчонку едва посмотрел. Назвалеё, точно выругал, – Нежеланой. О чём они говорили тогда с боярыней, никтоне слыхал, но очень скоро во дворе появилась меньшица. В лесу повстречал Вышатабортникову дочь Долгождану, и поистине долгожданной показалась ему её молодостьи красота… Целый день провёл боярин в её доме, глубоко в лесу. Попил парногомолока, пожевал пахучих медовых сот. Да и увёз приглянувшуюся девушку к себе.

Отцу её с матерью оставил кошель серебра. А на другой деньещё прислал коня.

И жить бы да поживать боярским жёнам в согласии и любви, дане вышло. Появление меньшицы подрезало молодую боярыню, как коса берёзку… Ислучилось так, что ещё через год, в один день, родилось у Вышаты от обеих жёнсразу два сына. Старшей, правда, такой подвиг и впрямь пришёлся не по силам. Втот же вечер умерла, бедная, у Вышаты на руках.

Тут только понял боярин, чего лишился… Новорожденногосынишку назвал Любимом. Надышаться на него не мог. А Долгождану с её малышом нето отпустил, не то прогнал обратно в лес. Сделал подпегой. Брошенкой. Недобрыеязыки повадились звать Люта Долгожданичем – до тех пор, пока не вымахал пареньда не начал бить всех подряд нещадно…

Годы, однако, минули быстро, и дети выросли – отцу наказаниеи насмешка. Дочь Нежелана лучше всякого парня носилась на резвом коне, на скакупопадала в ивовый прутик, охотилась с соколом, примеривала руку к мечу… Ни датьни взять поляница, в кого только пошла? Сын Любим гляделся в хазарскоесеребряное зеркальце, одежды носил тоже хазарские – шёлковые, под кольчугой,того и гляди, изорвутся… Лют Нежелану звал сестрой, любил её крепко. Любимапрезирал. Вышату за пятнадцать лет ни разу не назвал отцом.

Вот так.

С круглицкого забрала их заметили сразу – знать, ожидали.Встретили улюлюканьем.

– Лопату сюда! – расслышал Чурила хохочущий голос. –Лопату дайте, колодезник пожаловал!

Голос был вроде того самого Вячка, что приезжал с Радимом вКременец. Со стены полетела добротная окованная лопата, съехала по отвесномусклону холма, прочертила пыльную полосу, шлёпнулась на дорогу. Лют покраснелтак, что не стало видно веснушек, а Чурила – точно не заметил.

Остановились перед воротами. Сверху высунулась лохматаяголова – и впрямь Вячко! – и спросила, перекрывая гвалт:

– Зачем пожаловали, дорогие гости? Забыли что?

– Отвечай, – сказал Чурила негромко.

Лют встал в стременах. Новые, удобные были стремена, диво,не резали ногу сквозь мягкие кожаные сапоги. Лют звонким молодым голосомкрикнул:

– Князь кременецкий Чурила Мстиславич с княземкруглицким Радимом Радонежичем говорить хочет!

– Молодец, – похвалил Чурила тихо. А со стеныотозвались:

– Князь наш Радим спит и будить не сказывал…

– Проснётся, донесём… если не позабудем!

Ох, какой смех сопроводил эти слова! Лют взвился в стременахкак подстёгнутый – ответить. Но куда там. Железная рука князя взяла его запояс, усадила обратно.

– А нам спешить некуда, – услышали наверху голосЧурилы. – Повременим!

Чурила Мстиславич проснулся от прикосновения к плечу ипервым делом посмотрел на солнце: долго ли спал. Но нет, тени почти несдвинулись.

– В трубу трубят, княже, – тихо говорилЛют. – Зовут!

Чурила сел.

– Пусть трубят…

Он всё-таки дождался, чтобы в Круглице растворили ворота, иседой боярин, подъехав, отвесил ему поясной поклон:

– Пожалуй в город, Чурила Мстиславич, князь Радим тебяпросит.

Нет, здесь не все ещё позабыли, не могли позабыть! Недаромдва города походили друг на друга, как два брата. Такая же улица, вымощеннаяполовинками брёвен. Та же ореховая шелуха под копытами, тот же дремучий бурьянпо углам. Через заборы со дворов выглядывали любопытные кругличане: жёны смужьями, деды с бабками, парни, девушки, шумливая ребятня…

Лют ехал за князем, напрягшись пружиной и не моргая нивправо, ни влево. Покачивалась перед ним беззащитная спина Чурилы – отрок былготов в любой момент прыгнуть вперёд, заслонить.

Впрочем, на княжеский двор они въехали благополучно.

– Где хозяин? – спросил Чурила, останавливаяконя. – Не вижу!

– Зову, господине, – засуетился боярин. Было емунеловко. Кликнул отроков – те убежали. Скоро в доме растворилась дверь, иЧурила углядел Радима.

Радим, знать, только поднялся из-за стола: вышел, утираягубы, неподпоясанным… И спросил с порога, уперев руки в бока:

– Зачем пожаловал? Я не звал!

Чурила спрыгнул наземь, пошёл вперёд, как на охоте, мягко,недобро. Спешился и Лют, пошёл следом за князем, и круглицкий челядинец подошёлприсмотреть за конями, но Соколик не по-лошадиному ощерился – кругличанинотскочил.

Чурила остановился в двух шагах от Радима.

– Неласково встречаешь, Радонежич, а зря, –проговорил он спокойно. – Я тебя не так привечал…

Голубые глаза Радима позеленели.

– Ещё плётки хочешь, колодезник?

Чурила молчал.

Радим не глядя двинул пальцами, и весёлый Вячко вложил ему вруку гремучую плеть. Витым ремнём Радим щёлкнул себя по сапогу:

– Пошёл прочь!

Лют оглядывался, как затравленный зверь. Кольчугу несдерёшь, но уж меч он у кого-нибудь да выхватит. И держись тогда, князь Радим,держись, круглицкая дружина.

Чурила молча смотрел Радиму в глаза.

– Угощайся! – крикнул круглицкий князь. Взвилась,свистнула плеть! Но никто ещё не смеялся над Чурилой Мстиславичем два разаподряд. Словно ветром подхватило Радима. Приподняло в воздух… да так ахнулооземь спиной, что с хрипом оборвался в груди вздох.

Чурила же выпрямился над ним и обвёл глазами двор, и водворе стало тихо. Старший брат проучил младшего. И за дело.