– А я дома-то всё уже приготовил, – волнуясь,выговорил он тихо. – И стрелы воткнуты, и калачики, и соболя… кашунаварили… И одеяло на тридевяти снопах постелено, и жеребцы с кобылицамипривязаны, ржут… Разуешь ли ныне меня, хоть моя, Звениславушка?

Утром Малк Военежич поднялся чуть свет и велел седлать коня.

– Куда собрался, старый? – появилась на крылечкежена.

Малк повернулся в седле, посмотрел на неё, кутавшуюся втёплый платок. И подумал о том, что его Желана была всё ещё хороша. И люба ему.

– Старый… скажешь тоже.

Желана Гораздовна прислонилась к подбою, поёжилась наутреннем холодке.

– Теперь нам внуков с тобой ожидать, Малкушка.Поедешь-то куда? На Новый двор небось?

Боярин ответил ворчливо:

– А что я там забыл.

Наклонился с коня и поцеловал жену в лоб.

Высокий княжеский терем был виден над крышами, но Малкравнодушно проехал мимо. И направился в Нижний конец, на Старый двор, к серойот протекших лет бревенчатой избе, в которой жил когда-то, ещё до хазар, еговерный друг колодезник Мстислав… И куда время от времени сбегал из дому, сматеринских глаз, Чурила Мстиславич.

Подъехал, и точно: первым, кого увидел через забор, был саммолодой князь.

– Ко мне ли, Военежич? – спросил Чурилаприветливо.

– К тебе, княже, к тебе, – ответил Малк и направилконя в распахнутые ворота. И грозно спросил: – Куда дочку дел, Мстиславич?

Из дверей, зевая во весь рот, выглянул одноглазый Радогость.Он не выспался – ночь напролёт ходил с обнажённым мечом вокруг дома, отпугивалбоевой сталью всякое лихо. При виде Малка он прыснул смехом, шарахнулся назад.Покатилось, застучало опрокинутое ведро.

– Дочку? – усмехнулся Чурила. И, обернувшись кдому, уверенно, ласково позвал: – Княгинюшка! Выдь!

Хоть и знал старый боярин, зачем едет, – сердцезаколотилось. Дверь скрипнула. Мелькнула ярко-красная рубаха, каких незамужниедевушки не надевают. Звениславка увидела отца, спрятала ладонями жарковспыхнувшие щеки – и бегом пустилась к Чуриле, схоронилась за его плечом.Схоронилась и затихла, верно, было ей там хорошо. Только и торчали кончикибелой, вышитой жемчугом кики. Той самой, что припасал для неё князь ещё год слишком назад…

Малку было и смешно, и весело, и малость печально. Самуюмалость.

– Вено какое возьмёшь, Военежич? – спросил Чурила.Сунул руку за пазуху и вытащил толстую русую косу, перевязанную ремешком.Показал боярину. – Мужатая жена теперь твоя Звениславка. Разула меня.

Малк взялся за усы, поглядывая то на него, то на косу, то надочь, на прядку остриженных волос, выглядывавшую из-под кики, надетой ещёнеумело.

– Вено с тебя, с беспортошного… – начал онполушутя, но тут с улицы, прямо через тын, махнул во двор княжеский отрок.

– Мстиславич! – выдохнул мальчишка. –Радим-князь перед воротами сам-третей стоит. Говорить с тобой хочет.

С Чурилы так и сползло всякое веселье. Шрам на лиценатянулся, левое веко нависло, прикрывая глаз.

– Ну зови, не у ворот же ему торчать. Сюда едет пусть!

Отрок убежал. Чурила обернулся к жене, взял её за руку.

– Шла бы в дом, Звениславушка. Да и ты тоже, боярин.

Запыхавшийся отрок вернулся к воротам.

– Пустить велел, отворяйте…

Стукнул оземь вынутый из гнезд брус, дрогнули толстыестворки. Князь Радим Радонежич въехал в город под пронзительный визг кованыхпетель. Копыта гнедого коня глухо застучали по деревянной мостовой.

И глянул бы на Радима кто посторонний – точно решил бы, чтоэто хозяином въехал в ворота собственный кременецкий князь. Кругличанин сидел вседле чуточку боком, выставив крутое плечо, расшитый плащ – говорили,царьградский – свисал с крупа коня. Гордую голову венчал длинный вихор,оставленный, по обычаю, в знак высокого рода. Да что говорить! Красив был Радими умел себя показать. Поставь такого рядом с Чурилой, и сразу поймешь, ктонаследник старых князей, а кто – только вылез из своего колодца, даже землю ещёне отряхнул…

И когда Радим направил жеребца к высокому терему, и это онсделал уверенно, по-хозяйски.

– Не туда, господине, – сказал ему отрок. –На Старый двор ехать велено.

Кто-то из следовавших за Радимом нехорошо усмехнулся:

– А давно у вас, у кременецких, князей на задворкахпринимают?

Радим его оборвал:

– Помолчи, Вячко… Не для того здесь.

Однако и у него зло сузились глаза. Потому не заметил, как водних богатых хоромах, мимо которых они проезжали, открылось малюсенькоеволоковое окошечко. И два больших карих глаза провожали его, пока не скрылся извиду.

Чурилу Радим разглядел издали, ещё через забор. Благосмотрел с седла, да тот и сам был не из маленьких. Кременецкий князь встречалего честь честью. Двое бояр, Ратибор и Радогость, стояли у него за спиной, поуглам двора копошилось десятка полтора детских: кто чистил коня, кто точил меч,а из-за дома, из маленькой кузни, – дзинь, бум! – доносилсяразмеренный железный лязг. И почему-то от этого простого звука у Радима на скулахвыступили желваки.

Отрок нырнул в калитку, распахнул перед гостем ворота.

– Здрав будь, Радим Радонежич, – проговорилЧурила, зная, что младший князь всё равно не поприветствует его первым. –Любо мне тебя здесь видеть… Хорошо ли доехал?

Радим сдержанно отозвался:

– И ты здравствуй, Мстиславич.

Он не торопился покидать седло и всё обшаривал глазами двор,будто что искал. Чурила сказал ему:

– Не серчай, что здесь тебя принимаю. Думал послать затобой, а ты сам пожаловал. Веселие у меня нынче…

Кто-то из парней уже двинулся вперёд – взять коня. Нокруглицкий князь только дёрнул подбородком, и гнедой под ним фыркнул,переступил с ноги на ногу, охлестнул себя длинным хвостом. Невесть с чегоразгорелся в глазах Радима злой огонёк:

– Не на пир я к тебе приехал! Нету мне дела ни до тебя,ни до веселия твоего! Сам знаешь, зачем я здесь!

Детские стали поднимать головы, откладывая дела. Чуриласцепил пальцы за спиной, лицо его напряглось.

– Вот уж не знаю, – проговорил он медленно. –Сделай милость, княже, напомни, чем тебя обидели…

Радим наклонился вперёд, поставил локоть на луку седла.

– Людоту где прячешь? – спросил он сяростью. – Думаешь, не знаю, что он у тебя?..

Чурила ответил спокойно:

– У меня. Только не я его прятал, а ты.