– Сошло с небес солнышко, купается в водах, –ласково сказал ей тот, что молился под дубом. – Иди и ты купайся давосходи в небо с зарей, со светлым Даждьбогом…

Девушка смотрела сквозь него, в уже запредельную даль.Старики выстроились полукругом, поклонились Даждьбоговой невесте до земли. Иона двинулась вперёд всё тем же плывущим медленным шагом. Люди расступалисьперед ней, бросали ей под ноги цветы, зёрна, молодые ветви берёз. Она же шла,точно ничего вокруг не видя и не слыша. Чем уж там её опоили – пока самому неподнесут, не узнаешь…

Три князя и старики шли следом, а толпа позади смыкалась,напирала, заглядывала через головы и плечи.

Всё так же мерно ступая, девушка подошла к краю поля, туда,где зелёная твердь обрывалась непомерным откосом. Не ускорив и не замедливдвижений, шагнула на самую кромку. И исчезла в зияющей черноте…

Глухо донесся всплеск расступившейся и сразу сомкнувшейсяводы.

Вниз разом полетело несколько факелов, и стали видны тихорасходившиеся круги. Не всплыл, не задержался на поверхности даже венок.

– Даждьбог светел! – воздев руки, прокричалстарик. Сотни ликующих голосов сразу же отозвались:

– Даждьбог светел! Солнышко! Солнышко купается!..

И грянуло веселье! Со всех концов, из-под деревьев,связанных вершинами наподобие шатров, забренчали тугие бубны, заблеяли рожки, всто струн ударили звонкие гусли. Где-то далеко-далеко праздновал свою свадьбупомолодевший дед Даждьбог, а на укрытой темнотой земле веселились его внуки.

– Гуди гораздо!

Вот ринулось вниз с холма огненное колесо: два молодых князядержались за вдетую в него жердь. Если сумеют, не погасив, докатить его до реки– славный урожай дадут людям Даждьбог и Макошь, Мать Наполненных Коробов… И,видать, можно было о том не беспокоиться. Радим и Чурила летели точно накрыльях – кто кого! С шипением и искрами сверглось в воду солнечное колесо,только и взвился на прощание огненный хвост. Быть урожаю!

На широкой поляне взвивались в небо языки костров, ходили порукам чаши и рога, хрустели на зубах корочки пирогов. Парни и девушки – ктокому люб – держась за руки, прыгали через огонь. Счастливыми убегали те, ктосумел не расцепить сплетенных рук. Кудесник-огонь предрекал их любви долгуюжизнь. Добрый костёр обижал немногих. И те, кому не везло, торопилисьпопробовать ещё раз.

Под смех и хлопки взвилась над пламенем очередная пара –князь Чурила Мстиславич и Звениславка. И встали наземь, не разлучившись. УЧурилы и захочешь, не больно-то вырвешься. А над купальским огнём – и подавно.

Но вот бешеней завертелись гремучие бубны, заверещали рожки,заходили над пузатыми гудками изогнутые смычки. На поляну, метя по травеспущенными рукавами одежд, вылетели плясуньи.

И, ведя хоровод, белой лебедью выплыла на середину НежеланаВышатична, старого боярина дочь… Глядя на её танец, старики успокоенно гладилибороды. Не пропадёт даром священный русальский хоровод, будут плодиться стада,будет урожай.

Звенели, сверкали на Нежелане разноцветные стеклянные бусы,вились золотые волосы, крыльями взлетали гибкие руки. И было слышно, какпосвистывали в тёплой вышине добрые крылья дев-птиц, что спешили с далёкогополудня, из страны вечного лета – благословить плодородием ухоженные поля…

Один князь Радим беспечно смеялся чему-то в кругу своихмолодцов. Запивал мёд брагой, а брагу мёдом. И на Нежелану не смотрел.

Кончилась пляска, и девушки стайкой убежали к реке. Бросатьв неё загодя приготовленные венки, гадать о суженых, о том, с какой стороныследовало ждать сватов. Увели с собой и Нежелану.

Звениславка, лукавая, всё уворачивалась от своего князя,пряталась то за деревом, то за кустом. И он не спешил ловить, хотя в иное времяот него что прятаться, что бежать было бесполезно – никому ещё не удавалось.Так они мало-помалу и выбрались с весёлого игрища, оставили позади и шум, исвет, и людские глаза.

Тут только Звениславка дала себя поймать. Сама пошла впротянутые руки, блаженно припала щекой к широченной груди… и услышала сзади,из чащи прибрежных кустов, негромкий, но горестный плач.

Услышал и князь. Но, в отличие от неё, не испугался.

– Это что? – шепнул он, наклонясь. – Никакрусалка с дерева упала, расшиблась? Или папоротнику не расцвести, буреломомзавалило?

– Русалка?

А Чурила вдруг предложил:

– Пошли поглядим. Может, пригодимся кому.

Он пригнулся и двинулся вперёд неслышным крадущимся шагом.Это он умел – подкрадываться, к зверю ли, к человеку. Звениславка былострусила, приотстала, но потом уцепилась за его руку и пошла с ним. Плачприблизился. Чурила осторожно раздвинул кусты, и они увидели – никакую нерусалку и подавно не папоротник, а просто Нежелану Вышатичну, всхлипывавшую подивой. Чудные волосы Нежеланы были снова заплетены в косу, рукава-крыльяподобраны серебряными створчатыми обручьями. Она ничем не напоминала не то чтонебесную летунью, но даже ту Нежелану, что так весело и отчаянно вела по полянесолнечный хоровод.

Чурила хотел было выйти к ней, спросить, что за беда. НоЗвениславка неожиданно потянула его прочь.

– Не до нас ей, – сказала она Чуриле. – ЛюбитНежелана. А кого, не ведаю.

Она припомнила, как отправилась давеча в баню, как Вышатичнапришла попарить подругу и как потом, когда её уже окатывали водой, всёстаралась попасть под разлетавшиеся струи…

Спохватившись, Звениславка зашарила впотьмах, и Чурилапочувствовал – суёт в руку что-то маленькое, плотное, чуть-чуть липкое наощупь.

– Ешь! – велела Звениславка.

Он помедлил, спросил недоумённо:

– А это что?

Она потребовала почти сердито:

– Ты не спрашивай, ешь! Съешь, узнаешь.

Князь послушно откусил, и во рту стало сладко. Звениславушкадала ему пряник – крохотный хлебец, густо заправленный мёдом, маком и ещёчем-то душистым. Печь пряники она была великая мастерица. Давненько он таких непробовал – целый год.

– Вкусно? – спросила она весело.

– Вкусно, – похвалил он и потянул её ксебе. – А больше нету?

Звениславка легонько толкнула его и засмеялась.

– Ну всё, пропал ты, княже, – сказала схитринкой. – Век теперь будешь меня любить, никогда на другую незаглядишься, меньшицу не приведёшь…

Чурила улыбнулся – Звениславка ощутила улыбку, хотя лица втемноте не было видно.

– А тебе-то откуда знать?

– А оттуда, – радуясь, объяснила она. – Тыпряник съел? Съел. А я в той воде, на чём замешивала, лицо своё белое умывала…

Чурила взял её за плечи, чуть-чуть отстранил от себя, сверхувниз глянул в глаза. И Звениславка перестала дышать.