Отец прошептал тихо:

– Ты разговаривала со… скифом?

– Отец, – ответила она тоже шепотом, хотя великан явноне знает языка избранного народа, – он огромный и глупый! Мне уже совсемне страшно. Ну, почти не страшно.

– Ох, дочь моя…

Лестница трещала под двойной тяжестью, но они двое стояли наразных ступеньках, светлый квадрат приближался, только его заслоняла грознаяфигура, и Хева чувствовала, как у ее отца от страха и безнадежности слабеютпальцы.

– Отец, – закричала она отчаянно, – держись!У меня же больше никого на свете нет!

Его пальцы стиснулись на перекладине, она видела. А вследующее мгновение сопящий великан вытащил лестницу, и как раз вовремя: гнилыежерди переломились, и Хева с отцом рухнули в черный пепел рядом со зловоннойдырой подвала.

Отец часто и жадно дышал, в лице был страх. Глаза дико уставилисьна великана. Даже не заметил, что взгляд свободно простирается во все стороны,не натыкаясь на соседние дома, сараи, амбары, конюшни. Дикий скиф скользнул понему равнодушным взором, его глаза снова обратились к Хеве.

– Все. Я уже вытащил.

Она живо возразила:

– Не все! Он здесь умрет, не видишь?

Он уставился бараньим взглядом:

– Ты хочешь, чтобы я отнес это нечто дохлое волхву? Он ужеразложился. Не слышишь, какой смрад?

– Не слышу, – сказала она, – его нужно отнестишаману. Только нашему.

Он вытаращил глаза:

– А где ваш?

Ее сердце забилось еще чаще. Сказала как можно небрежнее:

– В Новом Иерусалиме, где же еще? Только тот шаманможет спасти моего отца.

На его лице появилось сильнейшее отвращение. Она поняла, чтовеликан сейчас откажется, сказала торопливо:

– И тогда я стану твоей верной рабой!

Он фыркнул:

– Ты уже сейчас моя рабыня!

Сердце ее упало. Однако сумела проговорить почти все тем жеуверенным и даже, насколько смогла, насмешливым тоном:

– Да, плеть и железо могут многое. Но надо быть очень тупым,чтобы совсем не видеть разницы между покорным рабом и верным.

Он нахмурился, и она подумала в страхе, что он в самом делеслишком туп, чтобы видеть разницу. Особенно разницу между просто покорнойженщиной и преданной.

Оба со страхом наблюдали за медленно размышляющим скифом.Но, похоже, долгие раздумья были не свойственны сыновьям Гога. Он пожалплечами:

– Лады, отвезу. Тут делов-то… Вон стены твоего града!

Оглушительно свистнул, старый иудей от ужаса зажмурился иприсел, даже не увидел, как подбежал конь, а дикий скиф с неожиданной длявеликана легкостью вспрыгнул на коня. И уже с седла нагнулся и поднял ксебе тощее тело старика.

Хева сказала вопросительно:

– Я пойду впереди?

– Зачем?

– Указывать дорогу.

– Я знаю дорогу, – ответил Бугай насмешливо. –Слышишь, вороны кричат? А по ночам там наши друзья, серые волки,растаскивают трупы!.. Иди рядом, чтобы никто не ухватил тебя как добычу.

Заря окрасила облака. В холодном воздухе медленнорастворялся туман, проступали очертания голых деревьев, смутно доносились звукимножества коней. После короткого летнего дождя воздух казался восхитительночистым и свежим, но теперь Хева уловила едва слышный запах конских каштанов,аромат мужского пота, запах горячей стряпни…

Она сглотнула слюну. Скиф заметил, оскалил зубы. Она сердитоотвернулась. Конь вздохнул и пошел неспешно в сторону града. Хева ежилась отхолода, зубы начали стучать. Внезапно сверху обрушилось что-то огромное,тяжелое. Она от страха присела, услышала громовой хохот.

Скиф хохотал, показывая огромные, как у дракона,зубы, был он теперь обнажен до пояса, а она, оказывается, едва не пустилалужу от страха, когда он швырнул ей свою безрукавку.

– Набрось, – велел он. – Ты такая тонкая, чтопромерзнешь насквозь, как стрекоза! Те на ночь вовсе застывают…

Она собиралась отказаться, не станет же в самом деленадевать эту вонючую шкуру, но руки сами влезли в огромные прорехи, пальцысвели вместе половинки, толстая шкура еще держала тепло огромного горячеготела, и только буркнула:

– А ты и так не издохнешь?

– Мы, скифы, – сказал он хвастливо, – привыклиспать даже на морозе!

Она выговорила неприязненно стылыми губами:

– Да, такую тушу проморозить не просто.

Безрукавка ей достигала щиколоток, в ней было удивительноуютно, даже мужской запах не раздражал, в нем тоже чувствовалось нечтопокровительственное, оберегающее, и она уже успокоенно перебирала ногами, авпереди медленно вырастала в размерах стена Нового Иерусалима с намертвозапертыми воротами.

Огромный скиф даже намурлыкивал что-то под нос, такое жедикое и свирепое, как и он сам. Хева зябко передергивала плечами, боясьпредставить, о чем поет это чудовище, но в то же время страшно хотелось узнать,о чем же может петь свирепый сын Гога и Магога?

Когда подъехали к воротам на расстояние полета стрелы, надчастоколом показались головы воинов. Хева торопливо вышла вперед, замахаларуками:

– Мы свои!..

Со стены крикнули:

– Ты кто?

– Я Хева, – закричала она возмущенно, – а вывсе – дурни! Отворяйте, я еле на ногах держусь. А отец мой совсемплох!

Тот же голос прокричал со страхом и недоверием:

– Женщина, не спеши. Почему ты в звериной шкуре? Почему свами этот зверь?

В их голосах был страх, и она пожалела этих мужчин, чтоустрашились единственного воина врага. Правда, она тоже испугалась его доикотки, но она женщина, а они должны уметь постоять за себя и свои семьи…Сильно же им, видимо, досталось и здесь!

– У нас перемирие, – крикнула она. – Он спасменя и моего отца! А теперь везем во град, ибо мой отец болен и сам идтине может!.. Открывайте ворота, дурни! Неужто вас испугал один-единственныйскиф?

На стене было замешательство, наконец кто-то крикнул:

– Других не видно…

– Туман, – бросил другой пугливо. – Толькооткроешь, сразу откуда ни возьмись появятся!

– Да-да, – поддержал третий. – Они носятся насвоих неподкованных конях как птицы!

Хева закричала зло:

– Да вы что позорите нас перед этим скифом? Он помрет отхохота!.. Нет вблизи никаких гоев! Они рассыпались по окрестностям, грабят ижгут веси, наши поля, сады… Открывайте, презренные трусы!