говорят на этих лекциях как можно больше и очень часто о том, чего вовсе не знают. Возмутительно… Планы занятий профессору подносят. Разумеется, всё это только показное. Для этого и профессор подходящий выбирается…

Богомазов покрутил себе усы.

– Ну… а… скажите, пожалуйста, вот вы, например, остались у известного учёного и всеми уважаемого профессора – приходилось ли вам входить в сношения с вашим патроном?

– Что за странный вопрос. Конечно, приходилось. Прежде всего, пособие рекомендует профессор… Затем вообще руководит занятием…

Собеседники помолчали.

– Ну, мне пора, – сказал Богомазов, вставая…

«Тэ-эк-с, – рассуждал Богомазов, выйдя от Розанова, – скомбинируем материал. Оно, конечно, недурно было бы планчик занятий поднести. Ну, да это возни много! Вот рефератик, пожалуй, написать можно, а за пособием на квартиру к профессору сходить… Недурно придумано!.. О руководстве занятиями тоже можно в известный момент упомянуть… Превосходно!»

И Богомазов тотчас же решил сходить к Гнипову на квартиру…

Роскошный кабинет, весь уставленный тропическими растениями и дорогой мебелью, с прекрасными гравюрами по стенам, несколько озадачил Богомазова, но профессор так весело сказал ему: «Здравствуйте, здравствуйте!» – и с таким избытком удовольствия и здоровой жизнерадостностью пожал ему руку, что Богомазов сам почувствовал себя очень довольным и весёлым.

– Я к вам, господин профессор, с небольшой просьбой…

– О-о, милостивый государь, я очень рад, очень рад.

– Не одолжите ли вы мне, господин профессор, толковательный словарь на несколько времени. Мне он очень нужен. Простите, что я вас осмелился потревожить.

– О-о, милостивый государь, сделайте одолжение. Милости просим ко мне. Я всегда к услугам людей, которые у меня на виду.

– Хотел бы ещё попросить, господин профессор, если это вас не затруднит, дать мне тему реферата для ближайших практических занятий. Я думаю, что было бы полезнее, если бы вы сами указали мне тему и необходимые пособия…

– С удовольствием…

Через несколько времени горничная в белом чепце внесла кофе, и профессор попросил Богомазова не стесняться. Он пододвинул к нему ящик с сигарами.

Раскуривая сигару, Богомазов заметил на противоположной стене женский портрет в дорогой рамке.

– Какая удивительная красавица! – сказал он, несколько аффектируя.

– Это г-жа N., – ответил профессор, – получившая первую премию за красоту в Вене. Удивительный экземпляр женщины.

– У неё глаза как будто наивны…

– О-о, милостивый государь, эти глаза удивительны по своей выразительности и ясности. Я видел оригинал…

– Как жаль, что у нас не устроят конкурса красавиц!

– Да, в этом отношении Россия сильно отстала от Запада. Вы не знаете того удивительного настроения, которое охватывает человека… – И тут профессор прочитал Богомазову целую историю о красавицах вообще и конкурсе красавиц в частности. Богомазов внимательно слушал и изредка вставлял замечания, не лишённые практического интереса…

Они расстались почти друзьями.

«Недурно, очень недурно, – рассуждал Богомазов, шагая по направлению к ресторану, где он всегда обедал. Под мышкой он держал пособия. – Можно будет через несколько времени понаведаться, благо есть повод – пособия отнести обратно или другие попросить… Однако, рефератик-то придётся писать, хочешь не хочешь. Больше трёх часов ни за что, впрочем, сидеть не буду. Довольно с него…»

В ресторанчике Богомазов спросил себе полбутылки красного вина и пил за здоровье будущего профессора, т. е. себя…

Через несколько дней, регулярно посещая лекции Гнипова, Богомазов узнал, что есть у них на курсе профессор, лекции которого вовсе не посещаются студентами; больше одного-двух случайных слушателей не бывает. Узнал он, кроме того, что у несчастливого профессора уже несколько лет никто не остаётся при кафедре. Он садился прямо перед глазами профессора так, что тот, обращаясь к «аудитории», невольно обращался к Богомазову, рельефно выделявшемуся на фоне пустых парт…

«Ого, уже заметил меня, – радостно улыбаясь, подумал Богомазов после второй лекции… – Во всяком случае, оставлю этого господина про запас, а то, пожалуй, скомпрометируешь себя. Подумать только – никто решительно не хочет оставаться, да и студенты потешаются».

Вскоре с Богомазовым произошёл маленький инцидент. Продолжая бывать у некоторых из знакомых, он встретил на одном званом вечере профессора своего факультета Мукомолова. Это был даже не настоящий профессор, а приват-доцент, читающий обязательный курс. Мгновенно в голове Богомазова, всецело занятой мыслями о профессуре, созрел план. Он вздумал утилизировать свою встречу…

Целый вечер усердно ухаживал за профессором, говорил соответствующие комплименты, танцевал с ним кадриль визави, причём помогал, так как учёный путал фи-гуры. Наконец, очень заинтриговал профессора своим близким знакомством с одной из присутствующих дам, которая тому нравилась.

За ужином они сидели вместе и уже панибратствовали – по крайней мере, усердно подливали друг другу вина различного наименования. В конце ужина Богомазов неожиданно предложил тост за процветание науки и за её талантливого представителя, здесь присутствующего. Тост был горячо поддержан. И профессор облобызался с Богомазовым.

После мороженого, когда в зале танцевали кадриль-монстр, Богомазов увёл своего нового друга в маленькую гостиную, где им никто не мог помешать «отдохнуть», как говорил Богомазов.

Почтенный учёный, не привыкший много пить, впал в меланхолию и стал жаловаться Богомазову на судьбу.

– Вот, вы сказали, дорогой коллега, – начал он, расстёгивая жилет, – я думаю, можно, никого нет?

– Можно, можно, – поспешил успокоить его Богомазов, – вы вот сюда, господин профессор, в кресло, тут удобнее…

– Вот вы сказали, дорогой коллега, талантливого представителя науки. Конечно, я вам очень признателен, – и приват-доцент крепко пожал руку Богомазову. – Однако, дорогой коллега, положение моё не из завидных. Представьте себе, вот уже 15 лет всё собираюсь диссертацию писать и никак не могу собраться. Обленился страх! Положим, у каждого свои слабости, грешки, так сказать, но уж очень неприятно. Беспокойно. Мне даже несколько раз намекали. А я не могу, не могу, не могу… – и профессор почти плакал, говоря это.

– Трудно у нас талантливому человеку в России, – сказал Богомазов, – ох, как трудно! В особенности идейно настроенному.

– Трудно, мой дорогой коллега, невыносимо, – и учёный крепко стиснул богомазовскую руку, – вы понимаете меня!

– Ведь вот и у меня, господин профессор, есть одна мучительная забота. Хочется мне раскрыть вам свою душу. Что-то есть в вас располагающее…

Профессор нагнул голову Богомазова и чмокнул его. Он очень размяк и ощущал большую нежность к нашему герою…

– Представьте себе, – продолжал последний, – какое горе! Обещал мне один профессор – я не буду называть его фамилии – nomina sunt odiosa[97] – оставить меня при своей кафедре.

Занимался я усиленно по его предмету. И вдруг какой-то выскочка, знаете, из этих современных пролазов, сумел втереться в доверие к профессору и план своих научных занятий представил. Вы понимаете, какого сорта мог быть этот план!.. Однако профессор остался доволен планом и как-то