– Я-то думал, что ты меня не помнишь, потому что это тело на мое совсем не похоже, но оказывается дело не в этом. Кто ж знал, что все настолько плохо.

Он направился к ней, и Ниджи инстинктивно отступила. Бальтазар понимающе остановился в прыжке от нее.

– Что ты помнишь из детства?

– Да много чего, – растерянно пробормотала она. – Как мы пещеры исследовали, как меня заставляли старшим помогать помогать, как книжку у Главного стащила.

Последняя история заставила ее улыбнуться. Это сейчас она могла пойти к среднеранговым демонам и что-то купить, а раньше ее из пещеры вовсе не выпускали. Так что однажды Ниджи пробралась в комнату к Главному, пока он повел пару демонов за едой, и отыскала у него потрепанную книжку с картинками. Она тогда думала, что все следы замела, а потому ее не раскрыли, но, как оказалось, Главный сразу просек, кто это сделал (она единственная пропала со своего поста на кухне, где должна была чистить корешки). Зато с тех пор Главный стал изредка тайком подкидывать ей новые книги, вместо старых.

– Кто этот Главный? – отвлек ее от воспоминаний Бальтазар. – Как его зовут?

– Так и зовут, – пожала плечами Ниджи.

– Уверена? Другого имени у нет нет?

– Да как это вообще связано?! – Она демонстративно скрестила руки и процедила: – Главный это Главный. Все.

Будь перед ней Ризар, могла бы еще его за шкирку пару раз тряхнуть, но к Бальтазару даже приближаться страшно было.

– Ладно, – вынужденно согласился тот. – А еще что помнишь? Насчет того, что ты высший демон полукровка, например? О жизни при дворе короля? О родителях? О том самом дне?

Вопросы один за другим вонзились в сердце сильнее любого когтя. Кажется, она задыхаться начала. В голове крутился одна единственная мысль.

«Я высший демон?»

Бальтазар понял все без слов.

– Тоже не помнишь.

У Ниджи горло пересохло. Она только головой покачала.

– Тогда тем более пошли, – вдруг заявил он и вновь указал на строение. – Я тебе заодно все расскажу. Мы же, вроде как, друзья. Или во всяком случае были.

Она уже и не знала, как на него смотреть. Ее естество не могло обманывать: Бальтазар опасен. «Я не могу оставить Ризара, так что в любом случае пойду с ним, но стоит ли ему верить?»

– Если сомневаешься в моих словах, то точно пойти должна. Уж там-то доказательства найдутся.

«Неужели он в самом деле мои мысли читает!»

– У тебя просто на лице все написано, – рассмеялся Бальтазар, а Ниджи почувствовала, как по лицу расползается жар смущения. – Кстати, добро пожаловать на территорию высшеранговых.

Ниджи вскинула бровь. Можно подумать, это подходящий момент для подобных слов. А Бальтазар только хмыкнул и развел руками.

– Сама понимаешь, этикет.

* * *

По привычке Рафаэль скинул куртку на диван, а уличную обувь оставил посреди прохода. Ничему его жизнь не учит – каждое подобное «возвращение» оборачивалось лекцией со стороны матери о том, что «вещи разбрасывать он будет в своей квартире», на что тот только согласно кивал. Его лично устраивал и нынешний порядок. Зачем ему вообще своя квартира, раз большую часть времени на работе проводит? Вот если в будущем их отношения с Луэридой как-то продвинутся, тогда и думать можно будет, средства-то есть.

Здесь же, в двухэтажных апартаментах, прекрасно помещались и его родители, и приемный брат, и он сам. В их распоряжение была не одна комната, так что отдельные помещения выделили под кабинет, библиотеку и даже игровую, где большую часть времени проводили родители (как бы иронично это не звучало). К мебели и обоям привыкать не приходилось, так как мать регулярно делала ремонт то в одной, то в другой комнате. Это было ее хобби. Нередко случалось так, что, возвращаясь ночью со смены, Рафаэль не включал свет, а потом запинался о внезапно появившийся диван или сбивал какой-нибудь столик (после двух разбитый ваз и одних сломанных часов Маргарита Джонс поняла, что декор лучше подбирать небьющийся).

Сейчас, кроме Рафаэля и его брата дома никого не было. Отличная возможность поговорить с ним на чистоту.

– Себастьян! – прокричал он, поднимаясь по лестнице. – Есть разговор!

Рафаэль остановился перед его комнатой, постучал ради приличия и открыл дверь.

–Я вхожу, – объявил он и замер на пороге.

Спальня была завалена хламом. На кровати валялись схемы, такие огромные, что их можно было использовать вместо одеяла. Под плотным слоем чертежей и карт не было видно стен. Через все комнату с потолка свисали провода. Пол усеивали металлические детали.

– А еще говорят, что это я свинья, – не сдержался Рафаэль от едкого комментария, хотя отлично знал, что Себастьян мог захламить комнату куда сильней. – Ты здесь?

С дальнего конца комнаты послышалась возня, и оттуда показался Себастьян, который пытался распутать шмат проводов. Кудрявые волосы прилипли к вспотевшему лбу. Большие карие глаза искрились азартом. В отличие от Рафаэля, у него четко вырисовывались скулы, и подбородок был широким, с темной ямочкой. Вряд ли кто мог подумать про такого жизнерадостного парня, что он в свои семнадцать лет был одержим местью.

– Привет, – бросил он с улыбкой. – Рад что зашел. – Попытался поднять руки, но откуда-то справа раздался подозрительный скрип, так что он осторожно опустил их. – Не поможешь?

Рафаэль демонстративно вздохнул и беззлобно бросил:

– От тебя одни проблемы.

Он принялся снимать с брата провода. За то время, что он его распутывал, Рафаэль успел три раза запутать Себастьяна сильнее, пять раз запутался сам, два раза они спутались вместе, но через пятнадцать минут мучений все-таки разложили провода так, чтобы те ненароком не спутались снова.

– Спасибо, – выдохнул Себастьян и указал на экран, стоящий поодаль. – Хотел провести провод по потолку, но там крюк сорвался и все спуталось. Так я еще и отсоединить его не мог. Боялся, что он упадет и разобьется.

Рафаэль переводил взгляд с экрана на провода, потом на дырку в потолке, где предположительно был крюк и наконец на брата, который глядел на него взглядом невинного щенка.

– Что уж с тобой поделать, – обреченно сказал Рафаэль и плюхнулся на единственный свободный стул.

Он оказался рядом со столом, на котором стоял компьютер. Украдкой глянул на экран, но ничего подозрительного не заметил. На рабочем столе была установлена фотография, на которой маленького себастьяна крепко обнимала темноволосая девушка. Она очаровательно улыбалась, а тысячи веснушек на ее лице, казалось, блестели на солнце, оставшимся по ту сторону объектива.

Каждый раз, когда Рафаэль видел эту фотографию, гадал, сколько лет было матери Себастьяна, когда та его родила. Вероятно,