– Ну как? – спросил он, закончив сцену.

– Потрясающе! – искренне ответила она. – Этолучше, чем то, что ты писал раньше. Ты не боишься, что это вызовет подозрения?

– Это естественный процесс, – улыбнулсяЛеонид. – Автор совершенствуется, мастерство растет.

– Но не так же резко…

– Не забывай, ты только что пережила трагедию, потерялалюбимого мужа. Эмоциональная встряска не прошла бесследно и для творчества. Небойся, Светик, было бы, наоборот, странно, если бы после всего случившегося тыписала бы так же, как и раньше. Ты у меня будешь величайшей писательницейРоссии, вот увидишь. И я буду тобой гордиться.

– Леня, мне кажется, не надо… Зря мы это все затеяли. Яне смогу. Все время придется притворяться, лгать. Я думала, это легко. Атеперь…

– Что теперь? – холодно переспросил Леонид. –Ты хочешь сказать, что я – отъявленный лжец и мне все это легко и просто, а тысвятая? Только что ты обвиняла меня во всех смертных грехах за Людмилу и мать,говорила, что я жестокий и безжалостный, а теперь, выходит, я еще и лжец?Прекрасно. Что будет дальше? Может быть, вину за смерть Андрея ты тожепереложишь целиком на меня?

– Ленечка, милый, я так тебя люблю, – жалобнопроизнесла Светлана. – Но теперь все стало как-то настолько по-другому,что я никак не могу адаптироваться.

– И я тебя люблю, Светик, – сказал он уже гораздомягче. – Я очень тебя люблю. Очень. Именно поэтому я не могу простить тех,кто обижал тебя. Я же все понимаю, милая, я понимаю, как тебе было трудно сомной. Я – ничтожный мямля, не умеющий разговаривать с издателями, отдающий имсвои работы за бесценок, слабый и жалостливый. А ты терпела это столько лет ини разу меня не упрекнула, только вздыхала. Я же помню, как каждый раз обещалтебе, что этого больше не повторится, что я больше не позволю им сидеть на моейшее и потребую приличный гонорар, что я не дам больше себя разжалобить иуговорить. Но я писал новую вещь, и они снова приходили и клялись, что им опятьнужна моя помощь, но это уж точно в последний раз, и я опять им верил исдавался. И вырваться из этого порочного круга можно было только одним способом– перестать быть. И я перестал. Я вырвался из-под гнета собственного прошлогоповедения, которым загнал себя в угол. Я вырвался из-под гнета матери, котораятянула из меня жилы, заставляя быть таким, каким ей хотелось меня видеть. А яне такой, и ты это прекрасно знаешь. Думаешь, это легко – постоянно испытыватьзлобу и раздражение, общаясь с ней, и не сметь произнести ни звука? Видеть, какона тебя терзает, и молчать? Зато теперь я свободен, Светка. Я по-настоящемусвободен. А мировая слава мне не нужна. Я свое получил, а остальное пусть будету тебя.

Она поддавалась магическому очарованию его слов, какподдавалась всегда. Она всегда верила ему, он, Леонид, был для нее самымлучшим, самым талантливым, самым любимым. Единственным. Она готова была прощатьему все.

Но в то же время она чувствовала, что эта ее готовность квсепрощению дала трещину. Одно дело – все прощать мягкому, слабому,добросердечному и такому одаренному писателю, и совсем другое – прощатьчеловеку, из которого при каждом движении выплескиваются наружу злоба,мстительность, жестокость. Все это было раньше под гнетом, тут он прав, подгнетом материнского авторитета, требующего, чтобы сын был самым-самым-самым. Атеперь, когда Галина Ивановна больше не властна над ним, все это сталовылезать, как тесто на дрожжах. Никогда больше Галина Ивановна не потребует унего отчета в поступках, не будет поучать, критиковать, заставлять быть милым,приветливым, добрым и заботливым. Понимает ли он, каким сильным и суровымконтролером была для него мать? Наверное, понимает, иначе не стал бы рваться ксвободе, чтобы уйти от этого навязшего в зубах контроля. Но понимает ли Леонид,что свобода не может и не должна быть безграничной, что она не означаетвседозволенности и свободы мстить всем и каждому?

Ответ на этот вопрос у Светланы, похоже, был. Но ей очень нехотелось его слышать. И она не слышала. Пока.

* * *

Ирине нравилось ходить в супермаркеты. Еще девчонкой, видя взападных фильмах, как женщины прохаживаются с продуктовыми колясочками вдольогромных прилавков, уставленных разнообразными продуктами в ярких упаковках,она мечтала о том, чтобы точно так же ходить по магазинам и закупать продуктыдля своей семьи. Именно для семьи, а не для себя одной. И вот детская мечтаначала сбываться.

Она подошла к стойке с соками и стала выбирать томатный сок.На полке стояли картонные упаковки с томатным соком четырех разных сортов, иИрина задумчиво изучала названия фирм и цены, чтобы не ошибиться в выборе,когда у нее за спиной раздался радостный возглас:

– Ирина! Какая встреча!

Она почувствовала, как мгновенно заледенела спина. Медленноповернувшись, она увидела молодого мужчину, типичного «нового русского», враспахнутой кожаной куртке на меху, умеренно небритого и с нахальными глазами.

– Простите? – сказала она, постаравшись вложить вголос как можно больше естественного недоумения.

– Ира, ты что, не узнала меня?

– Нет, простите. Вы, вероятно, ошиблись.

– Да брось ты!

Он фривольным жестом притянул ее к себе и даже сделалпопытку поцеловать в щеку. Ирина резко вырвалась и отпрянула от него, чуть неналетев на стойку. Черт возьми, что же делать? Кто должен узнать этого типа?Она сама, бывшая профессиональная проститутка Ира Новикова, или та, другаяИрина, шлюха-любительница?

– Ты чего, Ир? – неподдельно изумилсямужчина. – Правда, что ли, не узнаешь? Забыла?

– Я вам повторяю, вы обознались, – медленносказала она, едва шевеля губами.

– Но ты же обернулась, когда я тебя позвал. Ты – Ирина?

– Да, меня зовут Ирина. Но вас я вижу в первый раз.

Она схватилась за свою коляску и быстро пошла к кассе.Парень отстал, но она спиной чувствовала, что он смотрит на нее. Пальцы дрожалитак, что Ирина не могла открыть кошелек и найти нужные купюры.

– Женщина, давайте быстрее, шевелитесь, – сталаорать тетка, стоявшая следующей в очереди к кассе. – Спят на ходу, прямоне знаю…

– Простите, – пробормотала Ирина, судорожновытаскивая деньги и плохо понимая, какую сумму она должна заплатить.

От страха она никак не могла сосредоточиться, перед глазамивсе поплыло, и ей хотелось только одного – унести отсюда ноги, и побыстрее.

Переложив купленные продукты в сумку, она на негнущихсяногах вышла из супермаркета на улицу, но не успела пройти и ста метров, какмужчина снова появился. На этот раз он был настроен более решительно и сразусхватил ее за руку.

– Давай помогу донести сумку по старой памяти.

– Оставьте меня в покое, – нервно ответила Ирина,судорожно вцепляясь в ручку сумки.