Ольшанский постоял немного на тротуаре, глядя вследудалявшейся машине академика Зафрена. «Прав старик, – думал он, –наши дети уже стали настолько другими, что понять их мир невозможно. Слишкомбыстро все меняется, и пропасть между отцами и детьми еще лет сорок назад небыла такой огромной и непреодолимой, как сейчас. А сегодня наши дети для нассловно инопланетяне».

Он почувствовал, что замерз, стоя в одном костюме напятнадцатиградусном морозе, зябко передернул плечами и вернулся к себе.

* * *

Галина Ивановна Параскевич посмотрела на часы и снеудовольствием отметила, что мужа до сих пор нет дома, хотя он обещал незадерживаться. До Нового года оставались считанные дни, у него на работе,конечно же, опять запарка с отчетами, но должен быть порядок. Если нужнозадержаться – предупреди, скажи, что придешь попозже. Галина Ивановна всю жизньжила по составленному ею же самой расписанию и терпеть не могла, когда эторасписание нарушалось кем бы то ни было, кроме нее самой. Ожидая мужа с работык определенному часу, она готовила ужин и злилась, если еда остывала.

В восемь часов она не выдержала и позвонила ВладимируНикитичу.

– Конечно, ты все еще торчишь на службе, –сварливо заявила она.

– Галочка, но у нас отчет… – забормотал тот,оправдываясь.

– У меня тоже отчет, но я, как видишь, нахожувозможность все успевать вовремя, чтобы приготовить тебе ужин. Я могла быспокойно сидеть перед телевизором, вместо того чтобы метаться по кухне,стараясь успеть к твоему приходу.

Она раздраженно бросила трубку, даже не став выяснять, когдасупруг соизволит явиться к домашнему очагу. Окинула критическим взглядом кухню,убедилась, что кругом царит стерильная чистота. Надо бы мусорное ведро вынести,подумала Галина Ивановна, пока я еще халат не надела.

Она взяла ведро, накинула старое пальто и вышла во двор, гдестояли мусорные баки. Дом был старый, без мусоропровода, но Галина Ивановнапривыкла спускаться с ведром с шестого этажа и не сетовала.

Подойдя к бакам, она поставила ведро на землю и сталаподнимать за ручку тяжелую металлическую крышку, придерживая ее за край другойрукой. Металл был холодным и, как обычно, омерзительно-грязным, но ГалинаИвановна предусмотрительно надевала старенькие перчатки, чтобы не пачкать рук ине подцепить какую-нибудь заразу. Когда крышка была поднята уже до половины,она вдруг отчетливо услышала тихий родной голос:

– Мама.

Снова ей мерещится Ленечкин голос. Недавно Галина Ивановнабыла у одной знающей женщины, и та сказала, что Ленечкин дух будет являться кней до тех пор, пока не исполнится сорок дней со дня его смерти. Сорок дней духневинно загубленного еще витает по эту сторону, наблюдает, что делают его близкиепосле его смерти, оберегает тех, кого могут обидеть, воспользовавшись егогибелью.

– Мама, – снова услышала она. – Зачем ты менямучила? Что ты со мной сделала?

Галина Ивановна разжала пальцы, и крышка металлического бакас грохотом упала. Она почувствовала, как заколотилось сердце, стало труднодышать. Нет, она должна взять себя в руки, она должна преодолеть искушениеответить, заговорить с ним. Его нет, она своими руками положила последний букетцветов в его гроб, она целовала его холодный лоб, гладила его холодные рукивплоть до того момента, когда опустили крышку и гроб покатился туда, где ужепылал всепожирающий огонь.

Что он говорит? О чем спрашивает? Разве она мучила его? Ссамого рождения она старалась воспитать его достойным, честным, трудолюбивым.Она хотела, чтобы ее мальчик был самым лучшим и чтобы отметки у него былитолько отличные. Чтобы он не вырос балованным, строго наказывала за малейшиепроступки, за самый невинный детский обман, а когда он получал в школе четверкиили, что тоже случалось, тройки, садилась вместе с ним за учебник и неотпускала гулять до тех пор, пока Леня не демонстрировал ей безупречное знаниеправила, формулы или параграфа. Она постоянно ходила к учителям и просила,чтобы сына вызвали к доске еще раз и снова спросили по тому разделу, который онднем раньше ответил не на «отлично». И она так гордилась, когда Ленечкапоступил в университет с первой же попытки и без всякого блата. Почему же онговорит, что она его мучила? За что он так?

Очнувшись, Галина Ивановна поняла, что стоит, облокотившисьлоктями на крышку мусорного бака, и, закрыв лицо руками, плачет. Было еще непоздно, мимо нее через двор шли люди, но никто не обращал на нее внимания,никто не подошел, не спросил, что случилось, не нужно ли помочь. От этого онапочувствовала себя еще более несчастной и одинокой. Пока был жив Ленечка, онабыла нужна ему. А теперь она никому не нужна. Старая, не очень здороваяженщина, тускло доживающая свою теперь никому не нужную жизнь.

* * *

Впервые за шесть лет супружества Светлана Параскевичповысила голос на мужа.

– Как ты можешь? – кричала она. – Как у тебясердце не разорвалось, глядя на то, как твоя мать плачет?

– Пусть плачет, – хладнокровно отвечал он,улыбаясь своей новой улыбкой, холодной и жестокой. – Ей полезно. Пустьхоть раз задумается над тем, во что она превратила мою жизнь. А потом пустьдумает о том, как она обходилась с тобой.

– Прекрати! Откуда в тебе эта злоба, Леня? Что с тобойпроизошло? Неужели в тебе нет ни капли жалости к матери? Оставь ее в покое, яумоляю тебя. Тебе мало того, что ты сделал с Людмилой? Тебе мало ее смерти? Тыхочешь и мать до инфаркта довести?

– Ничего с ней не будет. А если она немножкопопереживает, то это только на пользу. Может, хоть к отцу перестанет цепляться,даст ему спокойно свой век дожить. И вообще, Света, это все не повод дляскандала. Чего ты завелась? Мать терроризировала тебя своей ненавистью целыхшесть лет, а ты уже готова все забыть и кинуться утешать ее. Ты что, непомнишь, как она пришла к тебе выторговывать половину гонорара? Ты забыла, какона тебя оскорбляла при этом? Короткая же у тебя память. Ну а у меня, Светик,она длинная, я никому не прощу плохого отношения к тебе. Людмила получила позаслугам, и мать получит, не сомневайся.

– Леня, я прошу тебя…

Светлана взяла себя в руки и понизила голос.

– Ленечка, не надо никому мстить, пожалуйста. Местьразъедает душу, в ней нет смысла, она бесплодна и бесцельна. Я ни на кого необижаюсь, я все простила. Я простила Людмилу, потому что она несчастнаяодинокая сумасшедшая. Я простила твою мать, потому что трудно придумать большеегоре, чем она сейчас переживает. Оставь ее в покое.

– А я не простил, – упрямо возразил Леонид. –И давай больше не будем это обсуждать. Лучше послушай, что я написал сегодня.Только я старого академика сделал не с такой внешностью, как ты мне егоописывала. Зато имя оставил настоящее, очень уж оно колоритное.

Светлана внимательно слушала, как Леонид вслух читает ейсцену объяснения героини со старым академиком. Да, ее муж действительноталантлив. И сейчас, когда он для всех умер, его талант стал еще ярче, словно снего сорвали несколько слоев прозрачной кисеи, позволяющей видеть общиеочертания, но скрывающей детали и краски.