– Сегодня Григорьев совещание собрал, – со вздохомсказал он. – И меня приглашением удостоили. С моей особы и начали.Григорьев озадачился вопросом: «Это что же творится?» – и так разошелся, чтотолько держись. «Дело чести для нас обелить честное имя нашего товарища. Всесилы бросим и все такое… Тех, кто ртом и жопой хватает, по фамилиям знают и нетрогают, а честным людям работать не дают, подставы устраивают». Я краснел какдевица и мечтал провалиться сквозь землю. Короче, меня в отпуск с путевкой всанаторий отправили, чтоб, значит, отдыхал и ни о чем не волновался. А уж туттоварищи во всем разберутся и встретят меня с оркестром.

– Ну, так и хорошо, – неуверенно вякнула я, непонимая, чем Артем недоволен.

– Чего хорошего, Ольга? – вздохнул он.

– Вешняков, – посуровела я, хотела продолжить, ноон перебил:

– Ладно. Буду к отдыху готовиться.

– Готовься, только устрой мне встречу с Новиковым.

– Он сказал, что завсегда рад тебя видеть.

Далее события развивались стремительно, причем по самомуфантастическому сценарию. Прежде всего обнаружился тот самый тип, заявивший,что Артем занимается распространением наркотиков, отсиживался он в деревне утетки, где его без труда и обнаружили. С затаенной радостью он сразу же сообщил,что настучать его принудили неизвестные злодеи, которые подло ему угрожали,обещая погубить всю его семью. Сам парень был мелким наркодилером, семьи унего, кстати, не было, но вдаваться в детали никто не собирался. Потом сталоеще веселее. Некий удалец, взятый накануне с небольшой партией героина, поведалзаинтересованным слушателям о том, как мента подставили, и о своем собственномучастии в этом деле. Припадок совестливости объяснил надеждой на послабление внаказании. Кто словчил и конверт в ящик стола сунул, со стопроцентнойуверенностью не скажет, но ходит слух, что Ванька-опер, тоже мелкий дилер,прозванный так потому, что когда-то носил погоны сержанта, но врал, что работалв убойном отделе. Тут выяснилось, что Ванька уже второй день в морге, кудаугодил, возвращаясь домой мертвецки пьяным на машине и влетев в фонарный столб.К Туманову с вопросами никто не приставал, что неудивительно: он простовыполнял свой долг, как ему и положено. Вешняков, пересказывая все это, скрипелзубами. Мы с Лялиным хохотали в голос, а наш друг мрачнел все больше.

– Чего вы ржете? – разозлился он. – Это жформенный цирк.

– Точно. Оттого и ржем.

– Тут плакать надо, – упрямился Артем. – Незря говорят: закон что дышло, куда повернул…

– Да не заводись ты, – попросила я. –Отбились, и слава богу.

– Вот именно, отбились. Не будь вас…

– Я вообще ничего полезного не сделал, – ввернулЛялин.

– Да вы что, не понимаете, это что же получается…

– Нет правды на свете, – кивнул Лялин, неудержался и хохотнул.

– Конечно, нет. А все из-за того, что люди, которыеобязаны…

– Все, – вздохнула я. – Завелся, теперь доутра ораторствовать будет. Вешняков, тебе сколько лет?

– Много. Но порядка все равно хочется.

– Это вряд ли, – усмехнулся Лялин.

– А оптимистичных прогнозов у тебя нет? – вздохнулВешняков.

– Оптимистичных взять неоткуда.

Отправив Вешнякова в санаторий и вздохнув с некоторымоблегчением, я вспомнила о Корзухине, точнее, я о нем и не забывала, а теперьрешила: самое время нам поговорить. Дед сказал «интеллигентно», оттого япозвонила Владимиру Сергеевичу и максимально вежливо попросила о встрече, начто и получила согласие.

Принял он меня в своем кабинете, где я появилась в точноназначенное время. Корзухин сидел за столом, разговаривал по телефону. Увидевменя, разговор быстро закончил, кивнул и предложил присесть. Я отметила, чтоседины в его волосах прибавилось, лицо осунулось, взгляд устремлен в никуда, вобщем, было ясно: человек чувствует себя, мягко говоря, неважно, чтонеудивительно, учитывая недавние события.

– Чем обязан? – спросил он без враждебности, но игостеприимства демонстрировать не стал. Я на него и не рассчитывала.

– Я уже объяснила по телефону, у меня к вам нескольковопросов. Помните, мы договаривались, если они возникнут, я к вам обращусь.

– Какие вопросы? – нахмурился он.

– Они касаются вашей дочери Вики.

Он дернул щекой, отвернулся к окну, покрутил авторучку иотбросил ее в сторону.

– Почему вы с таким упорством лезете в мою личнуюжизнь? – произнес он с горечью.

– Хочу докопаться до истины.

– Какой еще истины? О чем вы? Мой ребенок погиб…

– Да, и вы считаете, что в этом есть моя вина. Есличестно, я тоже так считаю. Оттого и хочу понять…

– Какая теперь разница, – отмахнулся он. – Еене вернешь…

Я достала из сумки тетрадь Вики и положила перед ним.

– Что это? – спросил он.

– Взгляните. Почерк дочери вам наверняка знаком.

Он смотрел на тетрадь так, точно боялся к ней прикоснуться.Потом осторожно придвинул к себе, открыл, взглянул на первую страницу, быстропролистал тетрадь до конца, отложил в сторону и вздохнул.

– Вы знаете, кому адресуются эти слова? – выдержавпаузу, задала я вопрос.

– Нет.

– И не догадываетесь?

Он не ответил, смотрел прямо перед собой, и в глазах егобыла тоска, с которой трудно жить, почти невозможно. Мне стало мучительно жальего. Захотелось встать и уйти, но мгновенный порыв порывом и остался.

– Владимир Сергеевич, я разговаривала спатологоанатомом. Вика, несмотря на юный возраст…

Он ударил кулаком по столу так, что фотографии, стоявшие рядом,едва не упали. Фотографий было три: на одной Людмила с дочкой, на второй –Вика, на третьей – Инна с белым пушистым котом на коленях, здесь ей было леттринадцать, улыбающееся детское личико с озорным взглядом. На ту девушку, скоторой я говорила совсем недавно, похожа мало. Не чертами, выражением лица. Явспомнила, что говорила Инна: те времена для нее были самыми счастливыми.

– Хотя бы после ее смерти… – пробормотал Корзухин,справившись с гневом. – Не тащите всю эту грязь наружу.

– У нее был друг?