на нём сравнивался с ядерным грибом. «Сильный образ», — подумал я, вспомнив, как много грибников продаёт свой товар на трассе Челябинск-Екатеринбург.

Наконец Лис нашёл, что искал — уходящую вправо грунтовую дорогу. Она вела в обход полуживого посёлка Тайгинка, где когда-то действовал горно-обогатительный комбинат, оставивший после себя громадный карьер и песчаную пустыню.

Дорога была сложной. Местами она заросла травой, которая доходила «Буханке» до самых стёкол, а в траве встречались глубокие колеи, оставленные буксующей военной техникой. Несколько раз мы садились на мосты, мне приходилось раскачивать машину, сдавать назад и крошить грязевые ухабы с разгона. Качка в салоне была такой, что Кэрол попросила остановить, её мутило. Пока она дышала воздухом, Лис вслушивался в шелест леса.

Наконец дорога стала ровнее и скоро вывела нас к берегу озера.

— Тёмное, — пояснил Лис. — Тут брошенный посёлок недалеко.

Мы обогнули озеро и ушли на север. Места были лесистые, с неровным рельефом, но когда-то обжитые человеком и потому вполне проездные. Старые колеи заросли светлой травой, что облегчало ориентирование.

Несколько тёмных построек, косых оград, одиноких столбов с кудрями рваной проводки — вот всё, что осталось от посёлка. Миновав его, мы снова оказались на плохой дороге, где встречались поперечные рвы, заполненные водой. Лис сказал, что их вырыли местные бандиты-мародёры, мешая грибникам и прочим свидетелям.

Вскоре дорога стала тонуть в поросли молодого сосняка, который становился гуще и мощнее. Постепенно он перешёл в сосновый бор с примесью березняка. Деревья обжали машину со всех сторон. Лис приказал:

— Глушите мотор. Приехали.

Мы вышли. Лес был молодым, но довольно густым, растения боролись за место под солнцем, солнца не хватало, воздух был душноватым и пахучим, видимость вперёд — почти нулевой из-за частокола стволов. Лис был удовлетворён. В наступившей тишине слышалось потрескивание остывающего выхлопа «Буханки» и размеренная молитва какой-то птицы. Свет проедал решето веток и делал всё вокруг пятнистым.

Мы съели припасы Ильи. Настроение отогревалось вместе с набирающим силу солнцем. Кэрол повеселела, подставляя загорелое лицо под неровный свет. Лес шумел как прибой, раскатами.

Лис раскрыл двери «Буханки» и принялся молча экипироваться. Он тщательно проверил шнуровку ботинок, рассовал по карманам мелкие вещи и перебрал содержимое рюкзака. У него были припасены батарейки, которые он вставил в индикатор радиоактивности, сунув старые в карман. Он показал нам, как правильно одеться, чтобы между стыками одежды не оставалось просветов.

Когда я облачился в плотную куртку и надел рюкзак, стало душно и спина мгновенно вспотела.

— Терпите, — сказал Лис. — Завтра утром легче будет.

Мы закрыли «Буханку». Я глянул в её пучеглазое лицо и пожелал, чтобы мы увиделись как можно скорее. Когда завтра под вечер мы выйдем к машине, я обещаю себе испытать миг счастья, даже если наш поход не увенчается глобальным успехом.

Лис лавировал между сосен и продирался через подлесок, придерживая ветки для Кэрол. Он сверял маршрут со смартфоном и временами останавливался, поднимая вверх сжатый кулак. Из него вышел бы неплохой разведчик.

Впереди забрезжил свет, лес кончался. За его границей была полоса спиленных деревьев, небрежно набросанных, почти сгнивших. За ними виднелся ряд колючей проволоки, а дальше — глухой забор из бетонных плит.

— Не проще было у Татыша залезть? — спросил я. — Там просто «колючка».

— Там и охраны море. Пути ваши стерегут.

Лис долго стоял на окраине леса, оглядываясь, прислушиваясь, сверяясь с картой. Затем он махнул рукой, и мы форсировали первый рубеж — сосновые завалы.

Возле «колючки» Лис ещё раз осмотрелся, достал из рюкзака кусачки с длинными рукоятями и перегрыз одну из проволок. На остальные он набросил грубую куртку и оттянул их, пуская сначала Кэрол, потом меня. Оказавшись за первым периметром, мы прошли вдоль бетонного забора метров сто. Он был размечен надписями «Опасная зона» и символами радиационного загрязнения. Лис ступал аккуратно, периодически останавливаясь и прощупывая ногами основание забора. Наконец он нашёл место, встал на колени и принялся расчищать траву. Под забором виднелся просвет.

— Ты туда собрался? — спросил я сомнением.

— Мы так лазим.

— Тесновато.

— Пролезете.

Он пошёл первым. Ему пришлось лечь на спину и двигаться, подобно змее, медленно втаскивая себя под забор. Кэрол, сняв с пояса все побрякушки, просочилась легко, хотя я чувствовал, как сильно она волнуется. Я передал им рюкзаки и полез следом, но взять преграду мне удалось с третьего раза. Кэрол и Лис так усердно дёргали меня за рукав, что разорвали куртку у ворота. Я содрал о забор скулу, и меня охватила радиофобия. Лис осмотрел ссадину, хмыкнул и велел Кэрол промыть её и заклеить пластырем.

Кругом стоял безмятежный сосновый лес, но здесь он казался застывшим: не было ни ветра, ни пения птиц. Наши шаги стали как будто громче.

— Добро пожаловать в зону, — сказал Лис и двинулся в гущу сосняка.

Глава 8. Зона

Кыштым возник на месте башкирских поселений в середине XVIII века, когда на Урале шёл «железный век». Город был детищем Никиты Никитича Демидова, который поставил здесь два завода, чугунолитейный и железоделательный. К нашему времени здесь сохранились остатки четырёх православных храмов, каменная кладка старых цехов и множество каналов, которые пронизывали центр города. А ещё Белый дом — усадьба Демидовых.

Когда запасы железа и золота (было и оно) истощились, Кыштым не зачах, но сменил профиль. Один из бывших демидовских заводов, Верхне-Кыштымский, переключился на выпуск оборудования для горных разработок, Нижне-Кыштымский занялся производством катодной меди, сырьё для которой поставлял соседний Карабаш. Рыкованов порой цокал языком, что радиация вывела из оборота активы, которые непременно стали бы «чезаровскими», если бы не катастрофа. Впрочем, если бы не катастрофа, не было бы и «Чезара», добавлял он, хохоча табачным смехом.

Накануне аварии Кыштым переживал ренессанс. В позднее советское время его население прибывало и перевалило отметку сначала 40 тысяч жителей, потом 50 тысяч. Мой отец называл Кыштым идеальным уральским городом, прибежищем для челябинцев, которые, устав от проблем индустриального города, хотят жизни более спокойной и близкой к природе, в краях ста озёр и уральских предгорий. В Кыштыме работали мощные предприятия, но не было явных экологических