Двое магов — Светлый и Темный — приближалисько входу в здание МГУ, и по мере того как между ними таяло расстояние, у всехприсутствующих на Трибунале крепла уверенность, что в башенку поднимется толькоодин из них.

Вот только кто?

Не знаю уж зачем, но из машины я вышел метровза триста до входа в университетский корпус. Я видел над зданием мельтешениецветных пятен, лучей и объемных фигур; я чувствовал, что некая непонятная мнесила сдерживает обычную высшую магию, не позволяет ею воспользоваться. И ещечувствовал, что там, на самой верхотуре, откуда начинает расти острый шпильмосковского небоскреба, набухает светло-серое облако, ассоциирующееся у меня сбомбой замедленного действия.

Оглядевшись, я зашагал по тротуару. По идеемне следовало торопиться, но шел я в среднем темпе. Так, наверное, было нужно.

Только не спрашивайте — кому?

Плейер сочился очередной мелодией; она мне непонравилась, и я на ощупь коснулся скип-сенсора. Что на этот раз?

Мое имя — стершийся иероглиф,

Мои одежды — залатаны ветром…

Что несу я в зажатых ладонях,

Никто не спросит, и я не отвечу…

«Пикник». «Иероглиф». Это годится —неторопливая мелодия для того, кто все равно уже опоздал и кому остается толькососредоточиться и обрести всеобъемлющую невозмутимость восточных мудрецов.

Интересно, среди восточных мудрецоввстречались Иные? Или вопрос следует задавать не так — встречались ли среди нихлюди?

Интересно было бы узнать…

Заморочить вахту мне удалось — видимо,простейшие «бытовые» заклинания разрешались даже во время работы Трибунала.

Я подошел к лифтам — вестибюль был страннобезлюден. Может быть, подсознательно люди чувствовали присутствие рядом всехсильнейших Иных Москвы и старались не появляться здесь? Нажал на кнопку, исразу же открылась дверь одного из лифтов. Я вошел, машинально оглянулся: неспешит ли все-таки кто-нибудь к лифту…

И увидел Антона. Только что прошедшего мимовсе еще бездействующей охраны.

Интересно, как он меня нагнал? Тожереквизировал мокик или мотоцикл?

Я стоял, ожидая. Антон смотрел на меня, будтораздумывая, и тоже ждал.

После некоторой заминки я нажал на кнопку, идвери лифта сошлись. Я начал подниматься наверх. Но не сразу на самый верх, апримерно на две трети высоты здания. Оказалось, что еще выше возможно поднятьсятолько на другом лифте, который действует исключительно на верхних этажах. А туда,куда мне было нужно, и вовсе вела лишь широкая мраморная лестница со старымипятнами известки на ступенях. Лестница приводила к двери, открытой в сумраке,но, естественно, наглухо запертой в обычном мире.

Перед лестницей как раз подошло к концусвященнодействие «Пикника», и плейер случайным образом выбрал очередную песню:

Мне снятся собаки, мне снятся звери,

Мне снится, что твари, с глазами как лампы,

Вцепились мне в крылья у самого неба,

И я рухнул нелепо, как падший ангел…

Раньше я слышал эту песню «Наутилуса» лишьмельком, но теперь она вдруг отозвалась в самой душе. Поднимаясь к запертойдвери и ныряя в сумрак, я напевал ее вместе с Бутусовым.

Я не помню паденья, я помню только

Глухой удар о холодные камни.

Неужели я мог залететь так высоко

И сорваться жестоко, как падший ангел?

Прямо вниз, туда, откуда мы

Вышли в надежде на новую жизнь.

Прямо вниз, туда, откуда мы

Жадно смотрели на синюю высь.

Прямо вниз…

Бутусова и меня мог слышать любой Иной,невзирая на то, что реальный звук рождался лишь в крохотных бусинах наушников итаял до полной неразличимости уже в шаге отменя.

Мы вошли в помещение, где вершился Трибунал,вместе. Я — и падший ангел.

Я пытался быть справедливым и добрым,

И мне не казалось ни страшным, ни странным,

Что внизу на Земле собираются толпы

Пришедших смотреть, как падает ангел…

Гесер. Завулон. Инквизитор Максим. Темные — скем мне последние дни приходилось и пить кофе, и вести беседы: Эдгар, Юрий,Коля, Анна Тихоновна… Светлые — с кем мне последнее время приходилось идраться, и пикироваться на грани фола: Илья, Гарик, Толик, оборотень-медведь.Незнакомые Иные, тоже Темные и Светлые, причем кое-кто явно не имеет отношенияк Дозорам. Двое в балахонах — кажется. Инквизиторы.

И — Светлая волшебница с искаженным лицом.Такие лица бывают у людей и у Иных, когда у них отнимают близких.

И в открытые рты наметает ветром

То ли белый снег, то ли сладкую манну,

То ли просто перья, летящие следом,

За сорвавшимся вниз, словно падший ангел…

А затем меня неудержимо поволокло вверх попризрачным ступенькам, на вершину неведомой пирамиды, по которой я все этовремя взбирался; и практически одновременно с этим двое в балахонах снялизапрет на высшую магию. А Светлая обрушила на меня то самое, готовое в любоймомент лопнуть и взорваться облако. Сгусток силы, перед которым меркнут икажутся сущим пустячком мегатонные заряды.

Время остановилось.

А я понял все. Все, что происходило, все, чтопроисходит сейчас, и все, чему суждено произойти в ближайшее время. Понял исглотнул судорожный ком, враз народившийся в горле.

Я стал самым сильным магом на Земле. Магом внекатегорий. Халифом на час… да нет, на миг… Единственным в этой обветшалойкруглой зале, у кого не было будущего.

У некоторых Иных не бывает будущего…

Зеркало! Я всего лишь зеркало. Зеркало мира.Гирька, бросаемая сумраком на подвешенное блюдце весов, когда нарушаетсяравенство сил Света и сил Тьмы.

У Света появилась Великая волшебница. У Тьмыстоль же сильного адепта не появилось. Свет получил шанс расправиться с Тьмойраз и навсегда.