Предпочти мы метро — успели бы гораздо раньше.А так спустя полчаса все еще ползли по запруженной Остоженке в сторонупроспекта Вернадского. Пробка росла и отращивала солидный, как у кометы, хвост,направленный к центру Москвы.

— Елы-палы, — сердито прошипел Шагрон. — Можемведь и застрять.

— Откроем портал, — пожал я плечами. Шагронпосмотрел на меня странно.

— Виталий! Мы едем на заседание Трибунала подпатронажем Инквизиции! Твой портал сдохнет в двух километрах от цели!

— А, — сказал я беспечно. — Верно. Я и забыл.

Кстати, об этом я мог бы догадаться и сам.Магические воздействия и вообще применение магии в процессе работы Трибуналазапрещены. Я-во-мне услужливо подсказал, что ранее случались нарушения, но лишьв годы свирепых перемен, напрямую связанных с собственно нарушениями.

Впрочем, сейчас ведь тоже время перемен. Конецтысячелетия. Перелом. Вон, летом с каким страхом народ ожидал затмения, какдрожал перед турецким землетрясением… И ничего, пережили.

Правда, пережив, все мы стали немного другими.И Иные, и особенно люди.

— М-мать! — заорал Шагрон, выдергивая меня израздумий.

Я не успел даже взглянуть в лобовое стекло.Одновременно с оглушительным ударом меня швырнуло вперед, мучительно сжалогрудную клетку, ремень безопасности пребольно впился в грудь. С противнымтонким свистом на руле выросла пузатая подушка, и Шагрон, скользнув по нейлицом и грудью, грянулся о место, где стекло смыкалось с крышей. Противнотренькнуло где-то снаружи, посыпалось мелкое стеклянное крошево. На снег онопадало бесшумно, но об обшивку соседних автомобилей выбивало беспорядочнуюбарабанную дробь.

И, словно в насмешку, нас шарахнуло сзади. Вкорму, в багажник.

Пару секунд, похожих, наверное, на старткосмического челнока, и меня прекратило жевать и швырять. Настал блаженный мигдинамического покоя.

Шагрон сполз по рулю назад в кресло, оставляякровавый след на пузыре. Кажется, у него еще и рука была сломана. Непристегнулся, дурак… Сколько теперь будет регенерировать?

Вокруг надрывались автомобильные сигналы.

Со смешанным чувством я отстегнулся и толкнулдверцу. Встал на усыпанную битым стеклом и покрытую утрамбованным снегомдорогу.

Под небольшим углом наш капот был протараненкрасной «нивой». А в смятый, словно надкушенный, багажник тыкался мордойхоленый японский джип. Некогда холеный. Впрочем, джип не слишком пострадал:фару разбил на кенгурятнике да сам кенгурятник слегка погнул. Видно, успелпритормозить.

— Ты че, козел? — налетел на меня некто изджипа, состоящий из затененных очков, бритой башки, бочкообразного торса,затянутого в нечто малиново-черное, и стильных штиблет сорок последнегоразмера.

Глаза у этого субъекта были белые, как аурамладенца… или как аура парнишки Егора из метро.

Не видит, что ли, протаранившей нас «нивы»?

И тут малиновые одежды субъекта вспыхнулитусклым синеватым огнем. Субъект завизжал, как боров под ножом.

Я узнал заокеанское заклинание, именуемое внароде «спайдерфлейм». «Паучье пламя». И тут меня, не успевшего опомниться отатаки малинового, взяли за шиворот и развернули.

Вот уж кого я не ожидал увидеть, так это его.Светлого мага-меломана, Антона Городецкого.

— Кто ты? — яростно прошептал он. — Кто ты,забери тебя Тьма? Только не ври!

Глаза у него были еще белее, чем у пляшущегонечто на манер джиги субъекта из джипа.

В моей голове словно что-то щелкнуло. А губысами прошептали два слова:

— Зеркало мира…

— Зеркало… — эхом повторил Светлый. — Будь выпрокляты! Будь все проклято!

Мне захотелось ехидно ввернуть, что проклятия— удел Темных, но я сдержался. Правильно сделал, что сдержался. Аура Антонабушевала багровым и лиловым. Я, бесспорно, был сильнее его, но… казалось, чтосейчас Городецкого поддерживает какая-то непонятная сила, ни к Свету, ни к Тьмеотношения не имеющая, но не менее могучая. И исход поединка, случись он, былдля меня неясен.

Отпустив воротник моей куртки, Антонразвернулся и слепо побрел прочь, протискиваясь между машинами и не обращаявнимания на гудки и проклятия из-за приспущенных стекол. Где-то совсем рядомзавывали сирены автоинспекции. Пробка наглухо закупорила Остоженку, лишь навстречной полосе осталась узкая щель, в которую торопливо, с матерками ибибиканьем, протискивались по одному редкие счастливцы.

Я взглянул на часы. Чтобы добраться доУниверситета, у меня осталось пятнадцать… впрочем, уже четырнадцать минут.Причем транспортной магией я пользоваться заведомо не мог.

Первым делом — как там Шагрон?

Обойдя «ниву» с распахнутой дверцей, я подошелк пострадавшему «BMW» со стороны шофера. Шагрон был без сознания, но в первыйже миг опасности он рефлекторно сообразил поставить охранную пленку искользнуть в сумрак. И теперь он регенерировал, словно куколка, и жадный сумракничего не мог ему сделать.

Выживет. Оклемается, причем достаточно быстро.Вероятнее всего, в карете «Скорой помощи», ежели та сумеет пробиться сквозьпробку. Шагрон достаточно сильный маг, чтобы такая мелочь, как автомобильнаяавария, смогла серьезно ему повредить.

А значит, до встречи, Шагрон. Думаю,Инквизиция не будет на тебя в претензии. Форс-мажорные обстоятельства все-таки.

И тут я увидел свое спасение. Ловколавирующего по самому краю проезжей части паренька на мизерном оранжевоммокике. Вот кому никакие пробки не страшны…

Хоть, конечно, не сезон для подобноготранспорта. Но все же…

И я скользнул в сумрак.

В сумраке мокик был похож на сказочногоконька-горбунка. Маленький, с рожками-рулем и глазиком-фарой.

— Слазь, — велел я пареньку.

Тот покорно встал на ноги.

Перемахнув через капот бежевого «опеля», япринял руль. Мокик преданно фырчал на холостых оборотах.

Ну, вперед. Паренек манекеном застыл натротуаре, слепо сжимая в руке вложенные мною доллары. А я крутанул на себярукоятку газа и, чуть не ободрав полированный бок ближайшей машины, сталпротискиваться к границе пробки. К Садовому кольцу.