Как только Михаил скрылся в дверях ванной комнаты, я быстрооделась и щелкнула выключателем. Затем принялась включать свет везде, в каждойиз комнат. Спустившись в коридор, чтобы пройти на кухню и сварить кофе, яостановилась у приоткрытых дверей, ведущих в довольно просторный кабинет,обитый массивными панелями красного дерева. Недолго думая, я прошмыгнула вкабинет и включила помпезную лампу, стоящую на старинном дубовом столе. А затемя принялась лихорадочно открывать все ящики этого стола и перебирать в нихбумаги. Признаться честно, я и сама не знала, что я там искала, но тем не менеея что-то искала… Хотя бы что-то, что пролило бы свет и внесло хоть какую-тоясность.

Куча бесполезных бумаг, каких-то документов… ФотографииЖанны в ящике справа. Я внимательно посмотрела на ее лицо и увидела в немкакую-то беспомощность, перемешанную с глупостью. Странно, и куда она моглаподеваться? Такая и двух дней не протянет без своего супруга. Самостоятельнойженщиной эту дамочку не назовешь. Такую в народ нельзя, заблудится…

А за фотографиями Жанны я увидела еще всего одну, нецветную, но крайне любопытную фотографию. Михаил, Жанна, а между нимисчастливый лжеследователь Голубев, обнимающий их обоих…

— Бог мой, это Голубев, — произнесла я словно восне и почувствовала, как на моей спине выступил холодный пот. — Это он.

Я посмотрела на фотографию еще раз и ощутила, как кто-тоневидимый со всей силы саданул мне под сердце. Острая боль заполнила всю левуюсторону и потекла к кончикам пальцев. Еще одна такая фотография — и можнозапросто схлопотать инфаркт, отметила я про себя и постаралась вдохнуть какможно больше воздуха.

А затем я в очередной раз ощутила страх, к которому так и немогла никогда привыкнуть.

Мои глаза не желали собираться в фокус, а фотографияпоказалась какой-то расплывчатой и нерезкой. На меня смотрело ровно трисчастливых и смеющихся человека. Ровно три. Их лица выражали радость, веселье идаже уверенность в завтрашнем дне. Все они хорошо знакомы. Даже чересчурзнакомы. Сказать, что Голубев только друг Жанны, нельзя, потому что дажеслепому было ясно, что Голубев не только друг Жанны, но и друг Михаила. Старый,добрый, закадычный друг, с которым проводят выходные за упаковкой пива исоленым арахисом и, конечно же, встречают праздники.

Довольно странная фотография никак не укладывалась в моейголове и упорно не выдавала своего скрытого смысла. Почему этот самый Голубевприезжает ко мне домой и учиняет допрос? Почему он приезжает на деревенскоекладбище и прячется между могил? Что он ищет и какое отношение имеет к Михаилу?Целая куча вопросов и ни одного ответа. Вообще ни одного.

Будь проклят тот вечер, когда я согласилась приехать в этотсумасшедший дом на званый ужин в качестве «подружки по Прейскуранту». Будь онпроклят. Постоянные бессчетные и безуспешные попытки разобраться со всем этимдерьмом не приводят ни к какому результату. Вообще ни к какому.

Положив фотографию на место, я открыла последний, самыймаленький ящик и увидела… пистолет. Это был мощный сорокапятикалиберный «Глок».Такая серьезная игрушка была хорошо мне знакома. Именно с такой игрушкой яснималась в одном навороченном боевике, где играла возлюбленную мафиози. Я дажепомню тот съемочный день и как мне выдали этот реквизит. Тогда я настольковошла в образ, что, взяв пистолет, почувствовала безграничную уверенность.Наверное, так бывает всегда— берешь оружие и сразу чувствуешь уверенность. Нераздумывая, я взяла в руки пистолет, с которым неплохо умела управляться, ипровела по предохранителю.

— Анна, ты что-то потеряла?

Я дернулась от неожиданности и резко обернулась. Я простоповернула голову, но оставила неподвижным тело, чтобы не показывать, чтонаходится у меня в руках.

— Что?

Михаил стоял закутанный в полотенце и держал точно такой женаправленный на меня пистолет. Полумрак сглаживал его черты, но все же я несмогла не отметить, что вид у него был весьма суровый.

— Я спрашиваю, Анна, ты что-то потеряла?

— Нет.

— А как ты попала в мой кабинет? Я же попросил тебясварить кофе.

— Здесь была дверь открыта.

— А ты всегда входишь в чужие открытые двери?

— Бывает.

— Если у тебя такое бывает, то, значит, ты или воровкаили грабительница.

— Я не воровка и не грабительница. Миш, убери пистолет.Ну что ты за спектакль устроил?!

Мой голос задребезжал, как скрипучая дверь, нагляднодемонстрируя, что нервы у меня на пределе.

— Я уже давно хотел поговорить с тобой при оружии, давсе как-то не было удобного случая.

— А сейчас удобный случай?

— Удобный.

— Ты же прекрасно знаешь, что я не воровка… — яговорила, смотрела в безумные глаза Михаила и чувствовала, как срабатываетинстинкт опасности, который еще никогда меня не подводил. — Я простослучайно сюда зашла…

— Зачем?

— Сама не знаю.

— Ты сама не знаешь, зачем зашла в чужой кабинет?

— Не знаю. Миш, убери пистолет. Еще скажи, что тысможешь меня убить…

— Я боюсь, что мне придется это сделать.

— Что?!

— Что слышала.

— Не говори чепухи и лучше убери пистолет.

Я чувствовала, что уже не могу спокойно стоять, сдавшись намилость Михаила. Если бы он не наставил на меня пистолет, то сейчас я быметалась по комнате, заламывала руки и ругалась на весь белый свет отборнойбранью. Но сейчас… Сейчас я понимала, что в моей ситуации самое лучшее — это неделать резких движений, да и вообще никаких движений. Я знала, что сейчас мненужно только терпение, которым я всегда пользовалась в самых критическихмоментах своей жизни. Буря моих самых разнообразных эмоций трансформировалась видеальную выдержку, и это дало мне возможность создать образ стойкой, ничего непугающейся женщины.

Я вновь посмотрела на Михаила и увидела, что он с трудомстоит на ногах.

— Я смотрю, пока ты ходил в ванную, ты здоровонабрался.

— Первое, что я сделал, когда вышел из ванной, так этоосновательно промочил горло. А затем я пошел на кухню выпить крепкого кофе. Яне рассчитывал застать тебя здесь.

— Ты хотел попить кофе вместе с пистолетом?