жалкую гримасу, перекосив лицо судорогой. Горло захлестнуло петлей, перехватило дыхание. Отсекло желание возражать. Слова застряли в горле. Он вытянул шею, побагровел, глаза налились кровью. Но тут же все прекратилось. Петр облегченно вдохнул, расслабил мускулы.

– Однако вы – личность странная, – продолжил как ни в чем не бывало Прондопул. – Я дал вам все, гораздо больше, чем вы способны достигнуть: много ресторанов, много денег, но не увидел логики в ваших действиях. Что вам не понравилось? Власть денег безгранична, она ломает людей, государства, планету. Если б я отдал другим, вы думаете, они отказались бы? Стоило лишь небольшую горстку денег бросить на их счета в банках, как все проглотили, никто не вернул, – архидем был неподвижен, точно каменное изваяние с застывшей мимикой лица, только губы едва шевелились и звук его голоса заполнял мозг.

Петр оторвал спину от спинки стула, завозился и, как тяжелые чугунные ядра, стал выкатывать из себя слова в вязкий маслянистый воздух:

– Значит, это ваши проделки. Хотели вызвать во мне жадность? Но дармовые деньги не приносят настоящего удовольствия. К слову, мой главный бухгалтер вернула их.

Размытый взгляд архидема потянул Пантарчука в пропасть:

– Она обманула вас, Петр Петрович. Поступила точно так же, как все. – Глаза Прондопула превратились в черные пятна, а пронизывающий тон обдал промозглой сыростью. – Дармовые деньги намного приятнее, их не жалко выбрасывать на ветер.

Петр был в замешательстве, новость ошарашила и покоробила, он не мог поверить. Тем не менее преодолел досаду, оторвался от парализующих глаз архидема. Нахмурился, пробурчал, защищаясь:

– Каждый проживает жизнь по-своему.

– Плох тот червь, который не хочет добраться до вершины навозной кучи. Разве это не то единственное, ради чего стоит жить? – Взгляд Прондопула снова вошел в Петра, как нож в масло. По телу прошла испарина, язык примерз к нёбу. И все же Пантарчук, противясь, попытался подняться на ноги. Однако архидем погасил сопротивление, пригвоздил к сидению, продолжил: – Вы должны были стать примером для аномального явления возле вас, показать притягательную силу власти, но вы не выдержали испытания, оказались жалким неспособным червем! – Голос Прондопула прозвучал, как шум камнепада в пропасти. – Таким же, как эти, – архидем показал на блюда с пищей, стоявшие перед Пантарчуком.

Петр опустил глаза и обомлел: вместо пищи увидал живые сгустки расползающихся по столешнице червей. Резко отодвинулся от стола и не увидел по другую сторону архидема: тот исчез. Налился яростью, жилы на шее вздулись, его бас волной пронесся по залу. Мгновенно появилась директриса с официантом. Петр разъяренно привстал со стула и заметил, как их лица начали искажаться, а тела приобретать формы червей. Два огромных круглых червя вертикально вытянулись, потом рухнули вниз и поползли прочь. Пантарчук ошалело отскочил. И тут же у него на глазах посетители ресторана один за другим стали превращаться в больших жирных червей и елозить по полу.

Петр с отвращением выругался, кинулся к двери, брезгливо обходя крупные клубки и на ходу обнаруживая, что стены ресторана буквально кишат мелкими червями. Выбежал на крыльцо, а оно вздулось и поплыло под ним живой массой. Прыгнул на тротуар, а там вместо асфальта живой ковер из червей. Изрыгая проклятья, он плевался и зло давил их, видя, как стены зданий шевелились и оползали червивыми ручьями.

Двумя встречными потоками червей кишела дорога. Ни одного автомобиля на ней, кроме машины Петра, одиноко торчавшей на прежнем месте. Водитель с охранником отбивались от червей, срывали с обуви, одежды, вышвыривали из карманов.

Улица превратилась в громадный желоб, по нему ползли и ползли черви.

Петр дико, до рези в глазах, с дрожью в теле смотрел на все. Мысль о Прондопуле не покидала, искал его взглядом и не находил. Зажмурился, яростно сдавил скулы.

А когда веки разжал, увидел, что стоит на улице Клары Цеткин. И – никаких червей. Лишь торопливо двигались немногие прохожие и медленно ехали редкие машины.

На обочине у автомобиля тупо глазели друг на друга водитель с охранником. Потом водитель протер глаза и остановил прохожего:

– Парень, куда подевались черви? Ты же видел их.

– Дело к вечеру. Скоро солнце зайдет, – серьезно ответил тот, обтирая ладонями красные потертые джинсы.

– Да нет, ты не понял, я про червей!

– В гости надо ходить по ночам, – глянул доверительно парень и хитро хихикнул.

Водитель украдкой огляделся, буркнул самому себе:

– Вот попали к черту на праздник.

– У меня нет часов, – показал запястье парень. – Приходите в полночь.

Водитель вздрогнул и растерянно посторонился:

– Нет уж, избавь, приятель.

– Будут все, приносите свой кофе, – сказал тот и отправился дальше не оборачиваясь.

– Я по ночам кофе не пью, – посмотрел ему в спину водитель и метнулся к идущей женщине, одетой в длинное и широкое цветное платье. – Вы не подскажете? – но договорить не успел.

Женщина рассерженно брызнула слюной ему в лицо, яростно жестикулируя и притопывая:

– Ну, конечно, я подскажу, я видела! Он свернул за угол! – И прошагала мимо, цокая подбитыми каблуками.

Водитель ошеломленно вытер лицо и неожиданно для себя выдал:

– День сегодня хороший, плюнуть бы кому-нибудь в морду!

Она приостановилась, оглянулась:

– Не высовывайся из форточки, оно прилетит.

Он отмахнулся и скривился:

– Начхать! – И тут ему на голову что-то шмякнулось. Поднял глаза – над головой десяток ворон. И снова шлепнулось на лоб. Он провел рукой – воронье дерьмо. Негодуя, вытер носовым платком.

Петр, мрачный и замороченный, недовольный результатами поездки, молча забрался в салон. Охранник захлопнул за ним дверцу и сильно ткнул водителя в бок. Оба торопливо запрыгнули в машину. Мотор взревел, но автомобиль остался стоять на месте. У водителя испарина пробежала по спине, дико выдохнул:

– Колеса сперли! – и вывалился из салона.

Однако все было на месте. Охранник глухо усмехнулся:

– Скорость не включил.

Назад ехали в глубокой задумчивости. Душу каждого давило неприятным осадком.

Пантарчук распорядился ехать в полицию к Грушинину. Злость не проходила. Доводила до икоты.

В длинном сизого тона коридоре, у коричневой двери в кабинет Константина, к удивлению, увидал Василия. Тот сидел одиноко на черном металлическом стуле, смотрел в пол. Белая рубашка с коротким рукавом, темно-коричневые брюки с выраженной стрелкой, лаковые туфли. Петр громко спросил:

– Ты что тут сидишь?

– Жду, – вздрогнул Василий и оторвался от сиденья.

– Кого?

– Вас. Грушинин попросил подождать, – кивнул на дверь.

– Я ведь мог не приехать сюда.

– Но вы приехали.

Все было странно. Пантарчук хмыкнул и насупился, он уже не удивлялся. Заморочки Прондопула сидели как кость в горле. Мотнул головой, и у затылка уловил противный смешок. Но не отреагировал, знал, оборачиваться бессмысленно.