голова поднималась и падала, поперла икота и рвота. Василий почувствовал себя виноватым, а над ухом прозвучал ровный голос Прондопула:

– Ты все правильно сделал. Надо потакать человеческим слабостям. Пороки делают людей счастливыми. Ты видишь, он блажен, в этом твоя заслуга.

Василий резко оглянулся:

– Опять вы? – Досада чиркнула по губам.

– Наши пути рядом, – прозвучало в ответ.

– Никогда, – откачнулся Василий.

– Человеку свойственно ошибаться, – сказал архидем тоном, какому трудно было противиться.

И все-таки Василий настырно выдавил свой протест:

– Я не ошибаюсь!

– Ты не знаешь этого, – холодно пресек Прондопул и взглядом, как петлей, перехлестнул ему горло.

Василий не мог вдохнуть и выдохнуть, от удушья глаза начали вылезать из глазниц. Но вдруг отпустило. Он резко схватил воздух и закашлялся.

Из-за угла вывернулся потрепанный мужчина в грязной одежде, некогда называвшейся костюмом, кинулся к пьяному. Выхватил из его рук бутылку и, не обращая внимания на прохожих, стал лить водку в себя.

Василий взмахнул рукой, попытался остановить:

– Прекрати! Прекрати! Брось бутылку!

Но мужчина воровато оглянулся, отбежал, не собираясь ничего бросать. И продолжил заливать глотку. Прондопул успокоил:

– Не беспокойся и не лишай его последних утех. Он захлебнется, но умрет счастливым.

Ответить архидему Василий не смог: того рядом уже не было. Он странно мелькал между прохожими. Казалось, был повсюду: спереди, сзади, сбоку. Что-то говорил людям, прижимался, обнимал за плечи. И никто не сторонился, не отталкивал. Напротив, все прижимались к нему. Будто он всем был знаком. Ему улыбались, в нем нуждались. И если кого-то неосторожно, а может, намеренно архидем толкал, то извинялся не Прондопул, а тот, кого он толкнул.

Это обескуражило Василия. Перед ним все поплыло и закружилось. Со всех сторон заплескался идиотский смех. Улица неожиданно наполнилась голыми красавицами с нелепыми прическами и голыми красавцами в галстуках-бабочках. Все они с удовольствием пялились в глаза и манили за собой. Происходящее стало походить на праздник сумасшедших.

– Ты заблуждаешься, – разнесся голос архидема. – Они не сумасшедшие. Они свободные.

Две красавицы подхватили Василия под руки и затащили в толпу. Руки окружающих протянулись к нему, забираясь под одежды. Но он решительно вырвался, принялся пробираться между голыми женскими телами в обратном направлении.

Девушки цеплялись за него, срывали одежду, предлагали себя. Безумие выглядело нескончаемым.

И все-таки он, раздетый донага, упорно выдрался из толпы. С облегчением отдышался, осмотрелся и – оторопел: по тротуару вышагивали нормально одетые люди и смотрели на него, голого, с недоумением.

Он заметался, глазами отыскал на земле клок газеты, прикрылся и поспешно бросился вон.

А сзади сызнова раздался противный смешок, но Василий не оглянулся.

Глава двадцать третья

Бумеранг

На следующий день он вместе с Пантарчуком отправился к Грушинину. Константин выслушал его рассказ, долго задумчиво молчал. Завеса тайны постепенно приоткрывалась. Рассказ не уменьшил количества вопросов, но отправлял к новым мыслям в расследовании. Хотя все еще оставалось непонятно, чего хотел добиться от Василия Прондопул.

Лишь Пантарчук, как всегда, был прямолинеен:

– Чего тут рассусоливать, – воскликнул он, – надо срочно хватать за шкирку архидема, да и конец пляске! Он кашу варит! Вот и размотать его, как клубок! Узнать, что к чему! – Но тут же почесал затылок. – Однако не представляю, как это сделать.

В кармане у Грушинина зазвонил телефон, он поднес его к уху. Ему сообщили, наблюдением зафиксировано, что Зовалевская направилась в офис Вениамина. Константин мгновенно решил выйти на Прондопула через этих двоих. Скомандовал в трубку:

– Группу захвата на выезд! Будем их двоих! Блохина и Саранчаева с собой в авто.

Машина полиции по проспекту Ленина подкатили к зданию «Бизнес-центра». Автомобиль Пантарчука припарковался за нею.

Группа захвата стремительно вошла в здание и выдвинулась на этаж. В длинном коридоре с чередой вывесок сконцентрировалась перед дверью фирмы Вяземского. Вторглись, приведя в оцепенение клиентов и сотрудниц за компьютерами. У шатенки в синем топе задрожали тонкие пальцы на клавишах компьютера, а крашенная под блондинку судорожно одернула полосатую блузку и часто заморгала.

Боец вопросительно указал пальцем на дверь Вяземского. Шатенка испуганно кивнула. Он распахнул дверь и отдал внутрь отрывистую команду:

– Не двигаться!

Зовалевская в светло-зеленом открытом топе и короткой темно-зеленой юбке примостилась на краешке стола, спиной к двери и лицом к Вяземскому, что-то мурлыкала. Вениамин в темно-коричневом костюме и бежевой рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами сидел в рабочем кресле лицом к двери и подушечками пальцев поглаживал красивые ноги девушки.

Трое с автоматами нарушили идиллию.

Между тем мгновенное вторжение группы не привнесло беспокойства: никто из двоих в кабинете не вздрогнул и не замер. Вяземский не только не убрал руку с ноги Зовалевской, а, напротив, продвинул глубже под юбку. Но при этом его глаза налились жгучим огнем, а лицо сделалось тяжелым и злым. Он поймал взгляды троих, мысленно связал в узел и резко мотнул головой.

Бойцов оглоушило, сбило с ног и отбросило за дверь. Командир группы ошеломленно замешкался, но через минуту отправил вперед следующих двоих. Зовалевская спрыгнула со стола и встретила их. Взглядом расслабила, заставила размякнуть, опустить автоматы и освободить проход.

Вяземский поднялся из кресла, шагнул к выходу, но дорогу преградил Грушинин, за его спиной маячили Блохин и Саранчаев. Вениамина обожгло – предали. Попробовал взглядом отбросить Константина, однако тот лишь дернулся от удара и устоял на ногах. Неожиданная слабость поразила Вяземского. Заставила сникнуть.

Зовалевская заволновалась, увидав Саранчаева и Блохина, вцепилась взором в Грушинина. Лицо покраснело от натуги, но удалось лишь едва покачнуть Константина. И она испугалась.

Вениамин заскрипел зубами:

– Ради чего? – выдохнул Блохину и Саранчаеву.

Почуяв беспомощность того, Блохин распрямил спину:

– Собственная шкура дороже.

У Вяземского зашевелились мускулы на скулах:

– Уничтожу!

– Теперь уже вряд ли, – прервал Грушинин. – Пора подумать о себе. – Пропустил вперед Василия.

Зовалевская подняла глаза, вздрогнула, сделала вид, что встретила впервые.

– Здравствуй, Антонина, – сказал Василий, чуть прищурился, рассматривая ее. – Я вспомнил тебя, – мельком кинул взгляд на Вяземского, – и Вениамина – тоже. А с Прондопулом разговаривал недавно. Не притворяйся, что не знаешь меня. Глупо, не поможет. Ответь, зачем все это происходит?

Зовалевская поежилась от вопроса, почему-то потерла локоть, покосилась на Вяземского, не зная, как вести себя с Василием. И только потом неопределенно буркнула:

– Ты же разговаривал с Прондопулом.

По голосу Зовалевской Вениамин почувствовал, что она долго не продержится. Предательство подручных ударило, как обухом по голове, подкосило, как недавно подкосило Максима. Словно полиция слизнула отдельные страницы их сценария. Невероятно, но эффект очевидный. Одновременно Вениамина поставил в тупик ошеломляющий несомненный просчет Прондопула, чего уже никак Вяземский не