сейчас работает юристом в торговой компании.

– О, хорошая профессия, – и один уголок его рта чуть приподнялся, будто он усмехнулся… но чему? Наверное, мне показалось. – Расскажи мне свою романтическую историю… с Марком.

Я растерялась. Вот эту историю я точно не придумывала. Но рассказать есть, о чем, а романтику добавим, чем я не фантазер?

– Марк – это вся моя жизнь, – сказала я.

Да, Лиза, именно так и говори о Марке – поэтично и вдохновенно – и добавь слащавости на лицо. И розы… смотри на них, пусть он думает, что ты погрузилась в мир своих романтических… нет, не фантазий – реалий.

– Я родилась, а он уже был почти двухлетним малышом. И всегда рядом. Мама говорит, он учил меня ходить. Мне было восемь месяцев, когда я стала подниматься на ножки, и Марк протянул мне руку, не до конца понимая, что я еще не могу последовать за ним. Но я вложила в его маленькую ладошку свою крохотную и пухлую ручонку и сделала первый шаг, неуверенный, но без страха и волнения. А затем второй шаг, третий… и только потом шлепнулась на попку. Моя мама и тетя Марина, мама Марка, которые наблюдали за этой сценой, до сих пор умиляются, когда об этом рассказывают. А потом я подросла и стала колотить Марка. За любое неповиновение и пренебрежение мною, – я рассмеялась, вспоминая то немногое, что осталось в моей памяти. – Он конечно не мог мне ответить тем же. Ему строго-настрого запретили бить девочек, и он хмурился, но терпел. Больше всего я злилась, когда приезжал из командировки его отец, и Марк только о нем и говорил. Я страшно ревновала. Вот только вчера он был весь мой, а сегодня мне приходится делить его с этим странным и угрюмым человеком, который зовется его отцом. Где справедливость? Я обижалась и не переставала дуться до тех пор, пока Владимир Петрович снова не уезжал. А потом мы пошли на танцы… Я тебе еще не говорила, но мы с Марком шесть лет занимались танцами.

– Как интересно! Какими?

– А какими еще могла заниматься такая романтическая натура как я? Конечно, бальными.

– Действительно, – поддержал меня Шандор, – как я не догадался сразу.

– Танец – это язык тела, это эмоции, это страсть… Вот так мы и поняли, что любим друг друга.

Я не выдержала и опустила глаза в свою чашку. Нет, эта фантазия как-то не желает раскрываться. Пусть додумывает все сам. Ох… Я вдруг поняла, что на мои щеки накатил румянец, и чтобы отвлечь от себя внимание, я предложила Шандору еще один кусочек торта. Он не возражал.

– Ты сказала, что Марк не верит в дружбу между мужчиной и женщиной…

Я так сказала? Когда? Неужели вчера? Ах, да, конечно, не такими словами, но смысл тот же. Господи, и какие же он сделал выводы?

– Как на самом деле он относится к нашей дружбе? И знает ли он о ней?

Ах, как я была неосторожна! Эта фраза изобличала и наши отношения с Марком, и его отношение к нашей с Шандором дружбе.

– Не стоит придавать большое значение произнесенным мною вчера словам. Я выражала их с таким апломбом, что даже самые невероятные вещи показались бы явными. Просто однажды Марк с сомнением спросил, а бывает ли дружба между мужчиной и женщиной, не то, чтобы в это не веря, а выражая лишь некоторую неуверенность в таких отношениях, но мои дружба с Денисом и Егором… хотя, пожалуй, Егора лучше убрать из повествования, убедили Марка, что исключения существует. И о тебе я ему говорила. Я сказала, что ты помог мне написать доклад, и что ты положительно влияешь на мое образование… и самообразование. В общем, во всех отношениях выгодный друг. – Я улыбнулась. – Прости, не удержалась от шутки. И признаюсь, я немножко слукавила. Марк чуточку ревнив.

Я показала на пальцах, насколько мизерна его ревность.

– Если бы он всерьез ревновал меня к каждому, мы бы, наверное, давно с ним расстались. И кроме того Марк меня слишком хорошо знает, чтобы не заметить во мне перемен, случись мне вдруг увлечься другим. Такие вещи видно сразу. Ты так не думаешь?

– Пожалуй, соглашусь.

Я вспомнила о фотографиях с практики, которые припрятала в тумбочку, и показала их Шандору. На всех присутствовал и Шандор, но только на одной из них мы были вдвоем. На ней он задержался своим взглядом дольше.

– Хорошая фотография, – подытожил он.

– Да, мне тоже нравится, – а про себя подумала, как здорово, что теперь у меня есть его фото. – Привезешь мне фотографии своей семьи?

Этот вопрос возник внезапно и удивил меня саму.

– Зачем? – удивленно спросил он.

– Любопытство. Хочу увидеть твоего брата-близнеца, сестру, родителей. Что в этом странного?

– У нас не так много фото. И качество их оставляет желать лучшего.

– Все равно. Привези, пожалуйста.

– Хорошо, посмотрю, что есть.

Вошла медсестра, она принесла мне лекарства. Напомнила, что надо их принять и просила уже закругляться с гостями. Я лишь мило улыбнулась ей в ответ. Она вышла, и Шандор сразу засобирался.

– Я, наверное, пойду. Тебе надо отдыхать.

Мне хотелось его остановить, но время было ко мне неумолимо. Шандору действительно нужно уходить. Но как же с ним расстаться? Полтора месяца – это такой длительный срок!

Мы поднялись.

– Спасибо, что пришел. И спасибо за цветок. И еще раз прости…

– Не будем об этом. Мне не за что тебя прощать.

Я не знала, как отпустить его. С Марком на прощание мы целовались в щеку, с Денисом пожимали друг другу руку, или он мог меня слегка обнять, но как попрощаться с Шандором? Ни на день, ни на два, на полтора месяца – до осени! Не мало ли одних только слов? Если бы я могла обнять его на прощание, почувствовать его теплое дыхание у себя на макушке, услышать биение его сердца! Ощутить его по-настоящему, своей кожей… Увы, это по-прежнему оставалось для меня непозволительной роскошью. Такой близкий и такой далекий. Он еще не ушел, а я уже скучала. Впервые хотела, чтобы лето поскорее закончилось.

И вдруг он протянул ко мне руку. Его глаза улыбались.

– Полагаю, у вас принято на прощание пожимать друг другу руку. Ты позволишь?

Позволю ли я?! О, Шандор, если бы ты только знал, что я готова тебе позволить!

– Конечно.

И вот моя рука в его руке, его длинные пальцы оплетают мою кисть – некрепко, боязливо, без тени интимности, но при этом четко