– Ужасно, – проговорил Джавьед. – Думать о ней… вот так. Гнев, ненависть… сжигают ее живьем.

Тау сделал выпад, попав Джавьеду по руке, которой он держал щит.

Джавьед вскрикнул, поморщился, но не умолк.

– Эта война… она превратила нас в чудовищ. А я не хочу умереть чудовищем. И не хочу этого для Джамилах… Не хочу, чтобы наш народ истребили и запомнили таким.

Тау зарычал и крутанул мечами, целясь Джавьеду в голову.

Джавьед заблокировал удар одного меча, увернулся от другого и, пошатываясь, отбежал назад.

– Я не могу так дальше, – продолжил Джавьед. – Совет Стражи слишком слеп, чтобы это увидеть. Я пытался им показать… анализировал атаки, численность, племена… каждый налет. И знаешь, что обнаружил? – Джавьед подчеркнул свой вопрос ударом щита, который разбил бы Тау лицо.

Тау отскочил, выпрямился и вонзил острия обоих мечей в центр щита. Джавьед крякнул. Теперь у него останется синяк.

– За пределами полуострова, – проговорил он, – хедени еще больше, чем мы думали. Намного больше.

Тау атаковал с расчетом на то, чтобы вынудить противника поднять щит. А когда поднимет – нанести смертельный удар. Джавьед не смог бы скрестить мечи еще три раза. Он был уже мертв.

– Мы не можем их победить! – Джавьед поднял щит, и Тау стукнул по нему снизу, заставив подняться еще выше и открыв сердце умквондиси.

Джавьед даже не пытался выставить блок, и Тау уколол его острием клинка в грудь. Если бы они дрались заостренными лезвиями, Джавьед был бы пронзен насквозь.

Меч Тау проткнул бы его грудь, сердце и вышел бы из спины, как… как у Арена.

Когда все свершилось, Тау почувствовал боль. Он посмотрел вниз. Острие меча Джавьеда глубоко вонзилось ему в бок, пролив кровь. Дерись они заостренными лезвиями, Джавьед бы его выпотрошил.

– Не можем победить, – прокашлял Джавьед. – Не в таком виде, как сейчас. Бойцы-полукровки, если мы даже найдем и обучим их достаточно хорошо, лишь отсрочат неизбежное… Есть только один способ выжить… только один… Мир.

Тау бросил мечи и отвел рукой клинок Джавьеда в сторону.

– И это ваш ответ? После всех разговоров о великих Меньших, о воинах-полукровках, о Вельможах – вы стоите передо мной и молите о мире?

Джавьед опустился на колени, уперся трясущимися руками в землю.

– Наша настоящая война – с Отсевом. – Джавьеда тошнило. – Только Придворные Вельможи и старые королевы это забыли. Теперь же у нас новая королева, и новым предводителям пора вспомнить о том, что действительно важно.

Тау был в бешенстве. Джавьед обратил его победу в ничью, и это его распаляло.

– Вы думаете, королева-дитя, та самая, которая не сделала ничего, когда вас вышвырнули из Совета Стражи, вдруг избавится от нынешних Придворных Вельмож? Думаете, она сделает это только ради того, чтобы сдаться хедени, потому что наши настоящие враги – это сказочные чудовища?

Тау повернулся к Джавьеду спиной и сплюнул на землю.

– Я скорблю и не найду покоя, пока Вельможи, убившие моего отца, еще живы. Как могут омехи или хедени пойти на то, на что не могу пойти я? Когда наша история насчитывает почти две сотни циклов убийств? Вы просите слишком многого, и теперь я понимаю, почему Придворные вас выгнали!

– Придворные Вельможи Совета Стражи не видят ничего, кроме войны и той жизни, которую они построили на ней. Королева другая, она сильна в своей вере. Богиня послала нас сюда не за тем, чтобы мы умерли от костяных копий и топоров людей, которые не являются нашими настоящими врагами.

Тау усмехнулся.

– Королева не могла отменить моей отставки. Она только вступила на трон, но я предан ей, как она предана Богине. Я говорю тебе это, потому что ты можешь стать частью нового мира. Тау, старые Придворные сбились с пути, и омехи вместе с ними, но их время подходит к концу.

– Старые Придворные? Новый мир? – проговорил Тау. – Вы говорите даже не о революции. Вы просто хотите сменить одного хозяина другим. – От всего этого его тошнило. Он поднял мечи и двинулся прочь, держась за ушибленный бок и оставив умквондиси стоять на коленях.

– Тау, – крикнул Джавьед ему вслед. – Поработай с жертвенными выпадами. Даже если твой противник не победит, ты можешь проиграть.

Тау его не слушал. Он думал о том Джавьеде, которого видел в первый день обучения. Том Джавьеде, который говорил Чешую Меньших, что между людьми есть различия, но сходства гораздо больше.

Две руки, две ноги, одно сердце, одна голова. У Вельмож с Меньшими было больше общего, чем разного. Их отличий от Тау было меньше, чем похожих черт, и если кто-то говорил, что это не так, это была ложь.

Пределы возможностей Тау определялись не его происхождением или природой, но его устремленностью и степенью вложенных усилий. Вот во что Тау верил, и это он собирался доказать. Он собирался сделать так, чтобы это увидели все.

В день после боя с Джавьедом, и на следующий, и на другой после него Тау спал не более трех промежутков за ночь. Он отдал свою жизнь, словно принес ее в жертву. И все же, когда луна прошла свой цикл, ему запретили участвовать в следующем бою.

Тау возмутился этим решением, потребовал разговора с Джавьедом, который даже не явился, чтобы сообщить ему лично. Аквондисе Анан выдержал гнев Тау стоически, говоря лишь, что не в силах изменить приказ. Весть о дуэли достигла умквондиси цитадели, и хотя Келлан Окар отказался требовать правосудия, Джавьед полагал, что для Тау лучше будет оставаться вне досягаемости.

Пока Чешуй готовился к отходу, Тау отправился к Джавьеду, чтобы выяснить все у него. Тау встретили люди из Чешуя Нджере. Они вели себя вежливо и настаивали, чтобы Тау остался в казарме.

Братья Тау по оружию вернулись на следующий день перед рассветом. Бой прошел почти на равных, но они уступили. Тау, опрокинув свою койку, кричал Хадиту в лицо – тот, стоя в тени угрюмого Удуака, был подготовлен Ананом и молча смирился с гневом Тау.

В тот день, и в следующий, и после него Тау бил и колотил своих братьев по оружию так, будто от этого они станут сильнее или ему самому станет спокойнее. Недостаток сна, перенапряжение и чрезмерная нагрузка сказывались на нем, и как-то ночью Тау проснулся в ознобе. Он поплелся во двор и промаялся там до утренней пробежки, после чего рухнул без сил. Никто не мог заставить его встать, пока не пришел Джавьед.

Тау, вне себя, угрожал своему умквондиси боем. Требовал закончить то, что начато. Джавьед и Анан кое-как затащили его в лазарет, где он два дня метался в лихорадке.

На третий день к нему пришел Джавьед. Он спросил Тау, планирует ли тот убивать себя дальше. Лихорадка уже спала, но Тау говорил так, будто еще оставался в ее власти. Сказал Джавьеду, что ему нужно больше времени, что дни были слишком коротки, а ему еще нужно сделать так много.