действительно ссорились, – но по прошествии лет он стал высоко почитать и любить своего поэтического соперника.

Из этих сопоставлений очевидно, что почти во всех комедиях (кроме «Поэтастра», «Новой гостиницы», «Леди Магны» и «Печального пастуха») Джонсон осмеивает одного и того же человека: своего противника в молодые и зрелые годы Ратленда-Шекспира. И в вышеназванных четырех пьесах выведен тот же человек, только в них Джонсон рисует его другими красками.

Бен Джонсон, человек с характером, обиды не прощал долго, но был умен, образован, дружил с просвещенными, высоко-благородными людьми. И в старости, оглядывая прошлую жизнь, он многое переоценил, а главное, свое несправедливое, субъективное отношение к Шекспиру. Но комедии «Новая гостиница» и «Леди Магна» не были приняты зрителями. У них на то была веская причина: они помнили «Дьявола, выставленного ослом» и все, что с ней связано.

Джон Донн и Бен Джонсон так никогда и не помирились, несмотря на пьесу, а может, именно из-за нее. Джон Донн хорошо знал цену поэтическому гению Шекспира; умный, глубоко верующий, раскаивающийся и очень талантливый, он был теперь пастырь человеческих душ, не ведающих, что творят, и он вряд ли одобрил глумление Джонсона. Поступок этот был тем более отвратителен, что оплеванный им персонаж уже четыре года отдыхал от земной скверны в райских кущах, и безбоязненно глумиться над ним можно было сколько душе угодно. В комедии Джонсон перелагает вину совратителя на мужа, который заключил с приятелем дурацкое пари, уверенный в добродетели жены, и тем самым толкнул его на путь обольщения. Примечательно, что Джон Донн не участвовал в Честерском сборнике среди поэтов, оплакивающих смерть Ратленда и его жены, хотя в это время уже вернулся из Франции. Тогда как для «Кориэтовых нелепостей», вышедших в 1611 году, он написал панегирик, правда, весьма иронический, но приоткрывающий для будущих исследователей загадку «Шекспира».

Так что Шекспир жил в пьесах его современников. Надо только поискать со знанием дела и уверенностью в том, что он непременно там есть, как в загадочной картинке.

Что-то вроде пари, возможно, действительно имело место. И в «Цимбелине» есть похожий сюжетный ход: коварный замысел Якимо родился из-за пари, заключенного между ним и Постумом, мужем Имогены. Добавлю, что Якимо, увидев Имогену, был потрясен ее красотой и скромностью и называет ее птицей Феникс [182]. Комментатор пьесы останавливается на этой строке, говорит, что образ удачен, ведь Имогена в пьесе гибнет и воскресает, и отмечает «птичий» символизм пьесы. Он пишет: «Миф о птице Феникс рождает в воображении множество побочных смыслов, и их можно вычитать в “Цимбелине” – в той или иной степени, в зависимости от вкуса. А это опасно – как бы не возник слепящий туман мистицизма.

Великая метафизическая эпиталама “Феникс и Голубь” (Ошибочное представление о действительно загадочном стихотворении, оно отвергнуто большинством шекспироведов. Это не эпиталама, а прощальная траурная элегия. – М. Л.) должна, чувствуется, пролить какойто светна важность “птичьего” символизма в “Цимбелине”; но поэма имеет столько толкований, что польза ее в этом отношении сомнительна» [183]. Чуткий исследователь всегда ощущает схожие смыслы, мотивы и отмечает их, даже если и не находит им объяснения. А не находит по одной причине: он во власти мифа, который, как шоры на глазах, застит ему все направления, кроме одного, мифом начертанного. А сопоставь он «Цимбелин» и всю поэму Честера о Фениксе и Голубе, он нашел бы такие совпадения (правда, надо было еще знать, что «Феникс и Голубь» не эпиталама, а траурная элегия 1612 года), что пришлось бы задуматься, кто же все-таки прообразы Постума и Имогены.

Не только стихотворение о Фениксе и Голубе пронизано «птичьим символизмом».

Вся поэма Честера «Жертва любви, или Жалоба Розалины» зиждется на нем. Феникс, жена Голубя, покинула Аравию и прилетела к нему на вершину холма, чтобы возвести алтарь Аполлону. Оба они сгорают на этом алтаре. И «громкоголосая птица с одинокого аравийского дерева» («…the bird… On the sole Arabian tree»; поэма написана года через два после «Цимбелина») приглашает всех птиц с чистым сердцем на печальные похороны.

«Птичья символика» за рубежом исследуется. У нас ее никто всерьез не касался. Одно ясно, что, по крайней мере, два десятилетия она была на вооружении поэтов. В поэтическом сборнике, посвященном сэру Филиппу Сидни «Гнездо Феникса» (1593), Астрофила (Филиппа Сидни) в элегии Мэтью Ройдона оплакивают Голубь, Соловей, Лебедь и Орел. А в 1594 году Эдмунд Спенсер публикует поэму «Колин Клаутс возвращается домой». В ней он упоминает поэтов-придворных, дав им свои имена. Все они легко узнаваемы, кроме одного, которого Спенсер назвал Аетион, что значит «Орленок». Стратфордианцы опознают в нем Шекспира, дарбианцы – Уильяма Стэнли, шестого графа Дарби. Для нас это, бесспорно, Шекспир, но Шекспир – Ратленд. Спенсер пишет: Чья (Аетиона) Муза, полная высоких мыслей,

Бряцает героически, как он.

Потом на какое-то время птицы исчезают, затем – «Цимбелин» с его птицами [184] и поэтический сборник «Жертва любви».

Среди своих записей, сделанных в Фолджере и давно забытых, я недавно нашла такие строки: [185]

«…На земле существует всего одна Феникс… Узнав, что пора умирать, Феникс строит гнездо из сладчайших пряностей и смотрит из него во все глаза на солнце, она бьет крыльями в его горячих лучах, между ними внутри душистых веток занялось пламя, и она сжигает себя в его огне… Из мертвого пепла Феникс родится новая Феникс [186]». Томас Деккер был участник войны театров, осмеян вместе с Марстоном и Ратлендом в «Поэтастре», автор замечательно живых, с тонким юмором пьес, описывающих лондонскую жизнь. Принадлежал к окружению Шекспира. Описание гибели и возрождения Феникса почти дословно повторено в «Жертве любви». И все эти птицы участвуют в прощальной элегии о Фениксе и Голубе, после которой сразу же идет «Плач», подписанный «Уильям Шекспир» (William Shake-speare).

Есть любопытная статья Антона Нестерова в журнале «Столпотворение» [187], где символика птиц исследуется под углом зрения герметики и алхимии. Те самые птицы, которых мы встречаем в названных произведениях, оказывается, символы алхимиков. Стало быть, Шекспир, хор поэтов и автор честерской поэмы знали алхимические, астрологические и герметические теории того времени и, будучи поэтами, в своем творчестве пользовались языком тогдашнего метафизического знания. Это делает ученый багаж Шекспира еще богаче.

Еще одно совпадение – обращение к Юпитеру за помощью. В «Цимбелине» Постум, ищущий смерти как наказания за то, что велел убить свою чистую, верную Имогену, воюет с римлянами, но, одержав победу, остается жив. Тогда он выдает себя