— Да, его матери удалось кое-что вывезтиеще до начала полного разграбления имения. Поразительная женщина, скажу я вам,и судьба к ней благоволила, она счастливо избежала репрессий, практическинеминуемых при ее происхождении. Сыну в этом смысле повезло меньше, но, вобщем, и для него все закончилось более-менее благополучно. Они долгое времяжили в Казахстане, куда его выслали после войны, мать уехала к нему, а после еесмерти он вернулся в наш город. Жил в районном центре, в сорока километрах отШахова, потом, когда он был уже в преклонном возрасте, его забрала к себе дочь.В последние годы жизни он чувствовал себя очень плохо, из дома практически невыходил.

— Вы хотите сказать, что Платоновумер? — спросила я, теряясь в догадках.

— Да. Год назад или чуть больше. Он былочень плох и ушел как-то незаметно. Даже некролога в газете не было, хотячеловек, безусловно, заслужил его. У нас такое часто случается, вздохнулаона. — Я сама узнала совершенно случайно. Поехала к мужу на могилу передПасхой убраться, там рядом похоронена супруга Платонова, Анна Леонидовна. Таквот, Николая Ивановича к ней положили. Я и увидела. Честно говоря, о нем, о егожизни стоило снять фильм, я даже звонила с этой целью на наше телевидение, ноони не откликнулись.

Я сидела, хлопая глазами. Платонов еще вчерабыл жив, следовательно, мы говорим о разных людях.

— Я с ним виделась на днях, —сказала я. — То есть я хочу сказать… вы не помните его домашний адрес?

— Нет. Знаю, что дочь живет за границей.Она хотела забрать отца к себе, но он не поехал. Мы обращались к ней по поводубиблиотеки, но никакого ответа не получили.

Рассказ Веры Аркадьевны вовсе меня неуспокоил, напротив, вызвал тревогу.

— У вас случайно нет его фотографии?

— Нет. Знаю, что у Николая Ивановича былаотличительная особенность, — улыбнулась она. — Он всегда носил шляпу,не снимая ее ни при каких обстоятельствах, даже в помещении, за что еще вмолодости получил прозвище Ковбой. Злые языки утверждали, что он просто оченьрано облысел и стеснялся этого.

Я сидела в оцепенении, не в силах справиться сохватившей меня растерянностью. Теперь сомневаться, что мы говорим о разныхлюдях, не приходилось. Значит, Вера Аркадьевна все-таки ошиблась и виделамогилу однофамильца. Но такое объяснение меня не устраивало.

— Вы не могли бы объяснить, как найтимогилу Николая Ивановича? — точно во сне спросила я.

Вера Аркадьевна подробнейшим образом объяснилаи даже начертила схему.

— Может, с вами разговаривал какой-нибудьродственник? Хотел, чтобы интерес к имению возродился? — предположила ВераАркадьевна напоследок, я согласно кивнула, ни на мгновение в это не поверив.

Михаил во время нашего разговора молчал иусиленно налегал на печенье домашнего приготовления.

— Едем на кладбище, — огорошила егоя, когда мы вышли из подъезда. Он вроде бы икнул от неожиданности и спросил:

— Зачем?

— Хочу убедиться…

— Может, проще заскочить к старикану?Ездить в такое время на кладбище весьма неразумно.

— Хорошо, поедем к нему, —согласилась я. Меня просто переполняла жажда деятельности, хотелось наконецразобраться в этой истории.

Мы поехали на Марксистскую. Жалюзи на окнахбыли опущены, дом выглядел необитаемым. Впрочем, не один этот, все дома наулице больше напоминали крепости, владельцы которых не стремятся к общению свнешним миром.

Я долго звонила, стоя возле калитки, нодомофон безмолвствовал. Беспокойство мое лишь усилилось. Пока я пыталасьдозвониться до Платонова, Михаил выбрался из машины, прогулялся и даже завязалбеседу с проезжавшим мимо владельцем иномарки. Когда мое терпение иссякло и яприсоединилась к ним, тот как раз рассказывал:

— Хозяйка вроде бы за границей, хотяточно не скажу. Дом, может, и сдают, я пару раз свет в окнах видел.

— С хозяйкой вы знакомы? — вмешаласья.

— Нет.

— Может, видели здесь старика наинвалидной коляске?

— А что тут увидишь? — кивнув назабор, спросил мужчина. Я вынуждена была с ним согласиться. Он поехал дальше, аМихаил с улыбкой спросил:

— Не открывают?

— Нет. Поехали на кладбище, —решилась я. Михаил пожал плечами, но устроился за рулем.

* * *

Когда мы подъехали к кладбищу, начало темнеть.Разумеется, в такую пору искать могилу было глупостью, но доводов разума я неслушала. На счастье, в машине нашелся фонарик.

Ворота были закрыты, и калитка заперта наздоровенный замок, но, насколько я помнила, кладбище с одной стороны не былоогорожено, оно постепенно наступало на самый лес, и надобности в ограде там невозникло. Мы поехали по песчаной дороге, по страшным колдобинам, впрочем, джиплегко преодолел их. Впереди показались первые холмики в обрамлении венков,машину пришлось оставить.

Хотя Вера Аркадьевна и начертила подробныйплан, для начала необходимо было сориентироваться, поэтому мы направились кцентральной аллее. На то, чтобы выйти на нее, ушло довольно много времени.Здесь горел фонарь, но в его свете стало даже хуже, древний ужас все больше ибольше охватывал меня. Первобытный страх и вера в то, что существует нечто злоеи необъяснимое и ночью оно обретает власть.

Михаил взял меня за руку, легонько сжал.

— Рассказы о покойниках, которые бродятночами, выдумка ваших беллетристов, — хихикнул он. — И не забывай,кто я, так что кончай мандражировать.

— Ужасно хочется тебя придушить или хотябы щелкнуть по носу.

Я взглянула на схему и уверенно свернуланаправо. Очень скоро впереди показался крест из белого мрамора, от него опятьнадо взять вправо. Луч фонаря выхватывал из темноты даты, фамилии, иногда лица,а я подумала, как по-дурацки мы, должно быть, выглядим со стороны: двое людейбродят ночью с фонариком по кладбищу.

— По-моему, это то, что мы ищем, —сказал Михаил.

Луч фонаря скользнул по надписи: «ПлатоновНиколай Иванович». Буквы складывались в слова, я прочитала их вслух, надеясь…на что я надеялась? Выше фамилии фотография: белый пиджак, белая шляпа, очки,борода и усы… Я вцепилась в металлическое ограждение соседней могилы, потомучто мне стало трудно дышать. Все это действительно происходит со мной. Я вижумогилу человека, похороненного год назад, а между тем я вчера разговаривала сним, видела его и даже пила с ним чай.

— Этого не может быть, — жалковымолвила я и перевела взгляд на Михаила.