В высоком заборе меж двумя небольшими магазинчиками былнеширокий проем издали его не видно, если не знаешь, и не поймешь заранее, чтоон тут есть.

Пройдя в него, Данил нос к носу столкнулся с двумя крепкимипарнями, подпиравшими стенку. Молча посторонились, пропустили.

Он оказался на небольшом дворике, куда выходили крылечкичетырех магазинов — здешний торговый центр. Все они были закрыты на обед, но ив другое время народу здесь ходило мало, так что конфиденциальностьгарантирована.

В дальнем конце, у широкого проезда меж двумя крохотнымискладами, торчал еще один детинушка. А за маленьким крытым прилавочком, где повоскресеньям приторговывали дарами огородов особенно оптимистичные местныеземлеробы, сидел четвертый, примерно ровесник Данила, неторопливо покуривал.Забреди сюда сторонний зритель, все было бы ясно издали: перед сидящим стоялана расстеленной газетке бутылка портвейна с нехитрой закуской; забралсяподальше от жены дядько, чтобы без помех засосать отравы, а остальные, надо полагать,ждут открытия которого-то магазина, примитивно, но действенно абсолютнопривычная картина, не способная вызвать ни малейших подозрений у аборигенов,пусть неопытная молодежь, напялив темные очки и килограммовые цепи, картинносходится у сверкающих джипов…

— Здорово, Крук, — сказал Данил, обстоятельно устраиваясь напотемневшей скамье.

— Здорово, Петрович, — сказал сидящий, по внешностинеотличимый от любого окрестного колхозника.

Он и в самом деле происходил из потомственных крестьянглухой северо-западной окраины, где болот больше, чем твердой земли. И на своюневидимую вершинку карабкался по-крестьянски неспешно, семь раз отмеряя, одинраз отрезая — потому и остался на прежнем месте в прежней роли, не в примерторопливой городской молодежи, спешившей жить и потому пожить, собственноговоря, и не успевшей… Ах, как зрелищно носились их навороченные тачки, какхрустели баксы, засунутые в трусики стриптизеркам, как сверкало рыжье и млелиот зависти недотепистые! И где они теперь? А хитрый Крук, пролетарий от сохи,живехонек — вот только определенно утерял прежний нюх…

— Отраву будешь?

— Я еще умом не поехал, — отмахнулся Данил.

— И правильно. Говорят, им маляры кисти моют. Но реквизитикусейчас нарисуем… — Он взял раскупоренную бутылку, плеснул немного в стаканы,так что образовалась классическая картина славянского заугольного застолья:выпили по первой мужички, задымили, начали про жизнь…

— Давненько не виделись, — сказал Крук ради вежливоговступления, приличествующего светской прелюдии.

— Давненько, — сказал Данил. — Тихо тут у вас, душарадуется. А какие мы были моторные, Крук, лет несколько назад, как мы по этимкраям носились с пропеллером в заднице, какие дела крутили. Сейчас и неповерят, пожалуй.

— Это точно. А главное-все обошлось и все живы, а кто нежив, того и не жалко — был бы человеком, был бы и дальше жив…

— Золотые слова, — сказал Данил. — Интересно, Крук, я длятебя человеком остался?

— Обижаешь, Петрович.

— А если вникнуть?

— Если вникнуть… — Крук взял оба стакана, легонько звякнулими друг о друга, поставил на место. — Если вникнуть, то извини меня, Петрович,на сто кругов, но получается шероховатость… Парнишки жалуются, ты шумел вБрацлаве. Бил там всех направо и налево, огнестрельным оружием пугал, налетевшис бандой ляхов, да и ляхи-то у тебя твердые, против них особо не повоюешь…Сначала решили, что какая-то гнида под тебя работала и твоим честным имечкомназывалась, потом уточнили детальки, и вышло, что никакой это не самозванец, аДанил Петрович Черский своей собственной персоной… Ты пойми, я не говорю«нехорошо», я пока что говорю, что это мне насквозь непонятно. С чего бы вдруги почему? Ты ж не юный пионер, чтобы за людьми с пушкой гоняться… Коли уж самменя вызвал и сам пришел, объясни, где я тебе мозоль отдавил. Как полагается.Опять же Мишу Ракуту нашли без признаков жизни организма. Упаси боже, я на тебяне грешу, но находятся такие, что грешат… Молодые, конечно, резкие в мыслях ипоспешные в выводах. Но мне ж надо объяснять людям не на эмоциях, а напонятиях…

— Изволь, — сказал Данил. — Только должен сразупредупредить, что и мне может в голову прийти черт-те что… я, конечно, такиеглупости и не обсуждаю всерьез, но общая картинка, Крук, не из приятных… Едет,понимаешь ли, чистенькая девочка из хорошей семьи на выходные в Брацлав,проведать знакомых и съесть там польскую мороженка, а ее твои парнишки силкомвенчают в шлюхи, отбирают паспорт, бритвой пугают, запирают в борделе… Моядевочка, между прочим, в смысле — из моего филиальчика. И дело тут не в моихобидах, а в том, что твои ребятки так обычно не поступают. Рискованно стороннихэтак вот затягивать, к чему, если и доброволочок полно? Прекрасно знают, длякаких таких кордебалетов их туда подряжают… Так-то, Крук. Я тебе не буду ееназывать, и фотографии у меня с собой нет. К чему? Ты ее в любом случае в глазане видел… а вот Миша Ракута видел, и без его санкции ребятки в самодеятельностьбы ни за что не ударились. Значит, варианты? Либо Миша твой оборзел вдали отприсмотра, либо дали ему конкретный заказ, либо… ну, третий вариант я иобсчитывать не хочу, я ж тебя до сих пор уважаю…

— Умеешь ты, Черский, языком кружева плести… Сразу видночеловека с образованием.

— Так как?

— Ты в большой обиде?

— В большой, — сказал Данил. — Девочку ведь не просто такприпутали к борделю, не из вредности — у меня в филиале пошли непонятки, вот ееи спровадили, чтобы подольше не рассказала. Это усугубляет… Потому чтополучается неприглядно: тот, кто утворил такое с девочкой, определенно из тех,кто под меня копает… Одна и та же рожа. Я ведь, Крук, сам по себе простойкарандаш, но деньги-то мне платят за цепную работенку… золотые «Паркеры». Онотебе надо?

— Дожили, — вздохнул Крук. — Друг на друга с кольями, как тестарорежимные холопы на меже…

— Жизнь заставляет, — сказал Данил. — Мне ж теперьрасхлебывать надо, с меня спросят…

— Ракуту вы… покритиковали?

— Ничего подобного, — сказал Данил. — Уж извини, не будудолго распинаться, тебе что-то доказывая, — либо верь, либо нет. Но если быМишу твоего положил я, так и сказал бы. Ни я тебя не боюсь, Крук, ни ты меня,вилять тут нечего.

Мишу положили, чтобы он мне ненароком не рассказал то, что яу него узнать хотел. А узнать я у него хотел одно: что за сука дала такойзаказ… Ходи, Крук, твои ход, однако. Тронул пешку — ходи…

— Я ему такого заказа не давал, — помолчав, сказал Крук. —Тоже, знаешь ли, не буду распинаться… Либо-либо.

— Верю, — сказал Данил. — Что же, со стороны взял заказ твойМишаня?

— Как ни горько мне, Петрович, но должен честно сказать, чтотак оно, судя по всему, и было.

— Концы нашел?