— А вы не идете домой, Маршан? Уже поздно.

— Я пойду вместе с вами, мсье, — улыбнулся Маршан.Ему нравился Арман. С его точки зрения, он был настоящим патриотом Франции, некак остальные предатели, бежавшие в Северную Африку с де Голлем. Если бы онсмог прочесть мысли Армана и понял бы, что тот его ненавидит, он был быпотрясен до глубины души. Но многие годы дипломатической работы сослужилиАрману хорошую службу. Он неизменно выглядел обаятельным, спокойным,трудолюбивым, а иногда проявлял и истинный талант. Именно поэтому Петен такстремился заполучить его в свое правительство, поэтому же он нравился инемецкому высокому командованию, хотя оно не всегда полностью доверяло. Бытьможет, со временем, но пока нет. Правительство Петена еще слишком молодо, и вконце концов, все они французы. Однако несомненно — Арман был им чрезвычайнополезен.

— Возможно, я пробуду здесь еще несколько часов, Андре.

— Ну и что?

— Неужели вы не хотите встречать Рождество дома? —Они провели вместе целый день, и молодой человек уже довел Армана до белогокаления.

— Работа гораздо важнее Рождества.

А что это была за работа? Проверка бесконечных списков сименами возможных евреев, в некоторых случаях полукровок, а то и людей счетвертью еврейской крови, которые предположительно скрывались на окраинахгорода. Армана тошнило от этой работы, но молодому человеку она нравилась.Арман же, где только мог, пропускал целые группы имен, бесшумно сжигая листы вкамине.

Наконец, отчаявшись, Арман решил отправиться домой. Здесьбессмысленно оставаться, а закрывать глаза на тот факт, что дома у него царитпустота и тишина, больше он не мог. Он подбросил Андре Маршана к дому и поехална площадь Пале-Бурбон, как всегда, думая о Лиане и детях.

— Спокойной ночи, девочки. — Лиана поцеловалаобеих, когда те уже лежали в постелях в доме на Бродвее. — С Рождествомвас.

— Мама? — приподняла голову Мари-Анж, когда светуже был погашен и Лиана стояла в дверях.

— Да?

— Давно не было писем от папы? — Лиана ощутила вголосе дочери ту же смесь тревоги и любви.

— Да, уже некоторое время.

— С ним все в порядке?

— Да. И он очень по вас скучает.

— Можно мне как-нибудь почитать его письма?

Лиана заколебалась, а потом кивнула. Многое из того, чтобыло в них, она ни с кем не хотела делить, но дочь имеет право поддерживатьсвязь с отцом. А у того было слишком мало времени, чтобы писать детям, все своисилы и мысли он берег для Лианы.

— Хорошо.

— Что он пишет?

— Что любит нас, рассказывает о войне, о том, чтовидит.

Мари-Анж кивнула, и в полосе света, льющегося из коридора,ее лицо стало казаться более спокойным.

— А здесь никто в школе не говорит, что он нацист.

— Он не нацист, — с надрывной болью промолвилаЛиана.

— Я знаю, — ответила Мари-Анж и, помолчав, добавила:— Спокойной ночи, мама. С Рождеством.

Лиана снова вернулась в комнату и еще раз поцеловала дочь.Ей было уже почти одиннадцать, и она быстро взрослела.

— Я тебя очень люблю. — Лиана сглотнуласлезы. — И папа тебя очень любит.

Лиана заметила, как повлажнели глаза Мари-Анж.

— Хорошо бы война скоро кончилась. Я так по немускучаю. — Девочка начала всхлипывать. — И я ненавидела… их… когда ониназывали его нацистом…

— Тссс, милая, тихо.. мы ведь знаем правду, а всеостальное неважно.

Мари-Анж кивнула, прижалась к матери и со вздохом откинуласьна подушку.

— Как я хочу, чтобы папа вернулся домой.

— Он вернется. Нам остается только молиться, чтобы мывсе поскорее оказались вместе. А теперь засыпай.

— Спокойной ночи, мама.

— Спокойной ночи, родная. — Лиана тихо прикрыладверь и пошла к себе. В Сан-Франциско было восемь вечера, в Париже — уже пятьутра.

Арман крепко спал в своей постели на площади Пале-Бурбон, иему снились жена и дочери.

В декабре Рузвельт уехал на две недели отдыхать на Карибскоеморе и вернулся оттуда с новой революционной идеей — программой ленд-лиза дляАнглии. Согласно этой программе Америка бралась обеспечивать Великобританиюбесплатным военным снаряжением, а взамен получала разрешение на открытиевоенных баз от Ньюфаундленда до Южной Америки, к тому же таким образом Америкамогла помогать Англии, сохраняя нейтралитет. В целом Америка к концу 1940 годаизменила свою позицию. Наконец официально признали, что Гитлер представляет собойсмертельную угрозу для Европы, а восхищение британцами достигло апогея. Вглазах всех они были отважными, благородными людьми, сражавшимися за своюстрану. И мольба Черчилля из Лондона: «Дайте нам средства, а мы доведем дело доконца…» — не осталась без ответа. Шестого января Рузвельт выступил передконгрессом. Своей программой ленд-лиза он хотел предоставить англичанам«средства». Жаркие дебаты, последовавшие за этим выступлением, бушевали двамесяца. Споры еще были в разгаре, когда восьмого февраля Хиллари Бернхамвернулась из Рино свободной женщиной.

Как и другие, она провела с Филиппом Маркхамом чуть большешести недель в гостинице «Риверсайд» и, получив развод, выкинула свое золотоеобручальное кольцо, подаренное ей Ником. Бриллиантовое кольцо, подаренное имтогда же, она не стала выбрасывать, намереваясь продать его в Нью-Йорке. Нопрежде ей предстояло заняться другим. Она попыталась увидеться с Джонни послешколы, но телохранитель не подпустил ее к нему. Тогда она ворвалась безпредупреждения в офис Ника и силой заставила себя пропустить, несмотря натщетные попытки секретарши выдворить ее. Она остановилась в дверях кабинетаНика в новом собольем манто и с новым бриллиантовым кольцом на пальце, что неускользнуло от его внимания.

— Значит, его величество все-таки у себя. К тебепрорваться — все равно что на прием к Богу. — Она выглядела уверенной,порочной и в то же время необыкновенно красивой. Но на Ника ее обаяние большене действовало. Он оторвался от стола, словно нисколько не удивился ее приходу.

— Привет, Хиллари. Чего ты хочешь теперь?

— Если кратко, то своего сына.

— Попроси чего-нибудь другого. Может, тебе большеповезет.

— Что это за болван, который опекает его, как наседка?

В глазах Ника зажегся неприязненный огонек.

— Значит, ты пыталась увидеться с ним.

— Вот именно. Он и мой сын.

— Был. Надо было раньше об этом думать.

— Ты не сможешь избавиться от меня, Ник, как бы тебеэтого ни хотелось. Я остаюсь матерью Джонни.