– Что с тобой? – спросил он.

– Не знаю. Но что бы там ни было, не вздумай об этом проболтаться.

Она постояла еще несколько минут, подставляя бледное лицо ветру, потом сказала “идем”.

У огня шли споры, кто-то выклянчивал себе и своим людям местечко потише, откуда будет не страшно идти на штурм, кто-то просил разделить огнестрелы поровну, а иные успевали договариваться с соседями за спинами остальных.

Маша кашлянула, проверяя силу голоса.

– Все огнестрелы останутся у меня, потому что мои люди умеют с ними обращаться. Учить еще кого-то нет времени. На главные ворота мы пойдем с вами и с вами.

Она указала на самого горячего и самого рассудительного из командиров.

– Остальным, чтобы не спорили, я скоро скажу, откуда на дело пойдете. Да, и угомоните людей, потушите костры. Чтоб ни одного дымка не поднималось!

Кивнула кому-то из своих охотников, чтобы и тот костер, вокруг которого они сейчас собрались, был потушен.

– А то наш лагерь за полдня пути слышно и видно.

Проводила взглядом недовольных командиров, разбредающихся по отрядам. Вскоре над лесом и правда перестали подниматься дымные столбы.

– Все равно, – сказала она сама себе. – Если есть у Южного базара дальние посты охраны, то они нас уже заметили. А посты наверняка есть. Я бы точно поставила!

– Властительница.

– Чего еще?

Прыткий протянул ей сверток.

– Возьми.

Она поглядела на скрученный лист секвохи, в котором прятались другие листья – поменьше, засохшие. Вопросительно поглядела на своего помощника.

– Это чтоб не блевать. Проверенное средство, мне еще мать такое давала, когда я...

– Ты дурак?! – перебила она его. – Я сама не знаю, из-за чего меня скрутило, а ты уже лекарство нашел! Врачеватель хренов.

Прыткий стоял в нерешительности, не зная, что ему делать. Убрать ли подношение, или попытаться убедить Пришедшую в том, что оно не причинит ей вреда, а только даст облегчение.

– Убери, – сказала она спокойнее. – Авось само пройдет.

Несмотря на все недоверие к этому миру, к людям, которые ее окружают, Маша вдруг ощутила нечто для себя новое, чувство, теплое и прекрасное, словно протянутое ей вместе с этим свертком. Даже отец не радовал ее вниманием в детские и юные годы, потому что всегда был занят своими делами, заботился о выживании на краю холодного мира. А этот едва оперившийся мальчик казался столь искренним в своем желании помочь, что она невольно поддалась незнакомому чувству. Даже улыбнулась.

– Еще бывает, – сказал он, – что женщину выворачивает, когда она носит в себе ребенка.

Маша нахмурилась. Ей и самой это приходило в голову, но до тех пор, пока слова не были произнесены вслух, думать о таком не хотелось. “Лучше бы отравление!”

У нее давно не было крови. Пожалуй, даже слишком давно. Списывала это на свои неудачные опыты, еще там, на Кольском, на постоянные нервы и стрессы, а скорее на все вместе. Ведь до сих пор других признаков интересного положения она не замечала, значит, несмотря на отсутствие женских дел, беременности не было.

– Я ни черта не знаю, – призналась она.

– А от…

– И ты не болтай!

Прыткий послушно склонился, отошел в сторону.

Когда стемнело, весь лагерь снялся с места и двинулся через лес длинной нитью, растянувшейся на многие сотни шагов. Охотникам сказано было помалкивать, ничем своего присутствия не выдавать. Но скрыть поступь такого количества ног невозможно и, если кто-то окажется рядом, хоть и на расстоянии выпущенной стрелы, колонну неминуемо обнаружат. Маша лишь надеялась, что этот “кто-то” не будет городским соглядатаем, что он свернет в сторону и уйдет вглубь леса от греха подальше.

– Завтра будем на подходе к Южному базару, – сказала она трем своим помощникам, идущим рядом. – Вперед отправим человека с взрывчаткой. Пусть он возьмет Хмельного, тот покажет, где заложить, у какого дома. Бомбы завернем в куски мяса – промысловик мол, добычу на продажу несет. Думаю, никто там особо разбираться не станет, а даже если и заглянут, мало что поймут. Пластид в старой упаковке сойдет за сверток вяленого.

– Начнем ближе к ночи?

– Да. В темноте больше страха, больше паники. Они не знают, откуда к ним лезут, а мы точно знаем – куда, как и зачем.

Ее еще мутило, но Маша целиком была поглощена предстоящим делом. Адреналин бурлил в крови. Она почти ощущала запах пожарищ и ей казалось, что она уже слышит крики ужаса попавших в ловушку горожан. Потом, после победы, можно будет прикормить охотников – не только своих – дележом добычи, женщинами… Себе, пожалуй, возьмет и пленных мужчин. Дома у нее каждого будет ждать волшебная инъекция. Маша оглянулась. Где-то там, в конце длинной колонны, идут под охраной двое, на которых она ее уже опробовала.

– Ух! Не по моим годам такие походы.

Из темноты вынырнул тот командир, пожилой и рассудительный, отряд которого пойдет завтра с ней и ее охотниками на главные городские ворота. Он тяжело дышал, но снег под его ногами хрустел так же ритмично, как и под машиными ботинками – старик не снижал темп. Видно, его люди шли чуть впереди, а он лишь немного отстал.

– Чего бы дома не сидеть? – невозмутимо спросила Властительница. – Неужели некому было поручить? Не нашлось в гнезде достойного преемника?

– На охоту бы нашлось. А на это… – кажется, ему не нравилось называть “делом” то, что они затеяли. И все же старик совершил над собой усилие, выдавил: – На это дело никого назначать не стал. Пусть и последнее будет в моей жизни, а все-таки лучше самому. Спокойнее как-то.

– Не нравится что ли? Дело?

– Мирное время всегда лучше. Разве нет?

Она не стала отвечать и дед, испугавшись, что его не поняли, пояснил:

– Наше гнездо на стороне сильного. И если так надо, то пойдем со всеми, не дрогнем. Но только я прямо говорю то, что у других на уме, а сказать бояться. Я-то старый, мне все равно.

– Сколько же ты живешь?

– Да кто их считает, эти лета и зимы… Шесть десятков. Может, семь.

– Много для нашего времени.

– Много, – согласился он.

– Где твое гнездо?

– Там, куда не ходят. Близко от космодрома. Слыхала хоть слово-то такое? А место интересное, много умных машин от прежних людей