— Что, так плохо? — испуганно спросил он.

— О, да, — простонала я, — думаю, родовые схватки простолёгкий массаж в сравнении с тем, что я сейчас испытываю.

Фрол Прокофьевич, услышав это, переполошился не на шутку,будто бедняга рожал и имеет полное представление об этих схватках. А можетпотому, что его испугала неизвестность?

— В дом, сейчас же в дом, — закричал он, подхватывая меня наруки.

— Может мне лучше обратно вернуться? — спросила я, с тоскойоглядываясь на туалет.

— Нет, там вам никто не поможет, — отрезал Фрол Прокофьевич,— а в доме у сестры могут найтись необходимые лекарства.

Я не возражала и для большей надёжности обвила его шеюруками. Фрол Прокофьевич, перепуганный моим состоянием, буквально побежал кдому со своей ношей (то есть со мной), но не добежал.

Он был остановлен…

О, боже!

Он был остановлен моим Астровым, откуда только черти егопринесли.

Откуда? Он прочитал мою записку.

— Ха-ха! — торжествующе закричал Евгений. — Вот они,голубки!

Мне действительно было дурно с этим жареным поросёнком, и яне сразу оценила степень грозящих мне неприятностей, а когда оценила, было ужепоздно. Впрочем, поздно было сразу.

Евгений застукал нас в самый неподходящий момент: якобыпокойный Фрол Прокофьевича, к которому Евгений так ревновал, несёт меня наруках, а я, которая поехала по делам Маруси, нежно обвиваю его шею и при этомиздаю весьма подозрительные стоны.

Как мне доказать Евгению, что это совсем не те стоны, окоторых он подумал.

Тем более это трудно было доказать в комнате у разобраннойпостели, которая после нашего долгого сидения на ней приобрела совершеннонепристойный вид. Фрол Прокофьевич каким-то таинственным образом мгновенносообразил, что ждать от Евгения хорошего не приходится и попытался скрыться вэтой дурацкой комнате. Большей глупости совершить уже было нельзя — от этойкомнаты надо было держаться подальше и поближе к ночным просторам.

Представляете, как воспринял это Евгений, когда ФролПрокофьевич, услышав его «ха-ха!» припустил, все ещё держа меня на руках, в этудурацкую комнату. Совершенно естественно, что Евгений, ни на шаг не отставая,припустил за ним…

А там измятая разобранная кровать, и Фрол Прокофьевич всовершенно непотребном виде: в халате, из-под которого торчат его голыекривоватые волосатые ноги. Боже, какое счастье, что я не захватила из домапростыни и пододеяльники, тогда уж точно я ничего не смогла бы доказать.

Фрол Прокофьевич как забежал в комнату, так и остался стоятьпосередине, держа меня на руках и не решаясь опустить на кровать. Я, как дура,по-прежнему обнимала его за шею, что-то беззвучно лепеча про Марусю.

— Ну? Что ты теперь запоёшь, дорогая? — грознопоинтересовался у меня Евгений, недвусмысленно потирая кулаки.

Что я могла запеть, когда у меня были полные штаны… страха.

— Какими ещё сказками ты будешь меня потчевать? — пользуясьмоим молчанием, спросил он и вдруг ни с того ни с сего разозлился да какзакричит, обращаясь, видимо, уже к Фролу Прокофьевичу: — Опусти её, идиот, а топупок развяжется.

Фрол Прокофьевич действительно держал меня из последних сил— вес у меня в последнее время все же не малый, семьдесят килограммов и это безпоросёнка и всего прочего. Руки у Фрола Прокофьевича уже дрожали, и если бы яне ухватилась за его шею, то давно уже была бы на полу. По этой причинеопустить меня Фролу Прокофьевичу было совсем не просто.

— Ну?! Ты что, не понял?! — грозно рявкнул мой Астров.

Между коликами я оценила обстановку, нервы мои не выдержалии…

Я отключилась.

По этой причине не могу сказать в каком русле протекалдальнейший разговор, могу лишь сообщить, что когда я пришла в себя ФролПрокофьевич, задрав волосатые ноги, валялся в углу, и вид у него былнеопрятный: халат испачкан, волосы вздыблены, глаз заплыл, щека посинела.

Я же, как ни в чем не бывало, лежала на кровати. Увидевплачевное состояние Фрола Прокофьевича, я решила что слишком необдуманно пришлав себя и попыталась положение исправить, но не успела. Евгений обнаружил, что яжива и опять закричал:

— Ну?! Ну?! Что ты теперь запоёшь, дорогая?

Это уже было похоже на издевательство, будто кто-то здесьбыл в состоянии петь! Я разозлилась и, забыв про страх, крикнула:

— В такой ситуации я ничего не запою, я не Алла Пугачёва, носкажу: ты очень невовремя появился!

Я сказала правду, но это-то всего и обидней.

— Что ты говоришь? — обалдел от моей наглости Евгений. — Яневовремя?

— Конечно, шёл важный разговор, решался вопрос смерти ижизни, моей, кстати, жизни, а ты ворвался и все нарушил.

Евгений зачем-то снова потёр свои кулаки.

— Так значит я не вовремя? — спросил он. — Шёл вопрос жизнии смерти? А лично мне кажется, что эти ваши вопросы я легко решу. Буквальноодним ударом!

«Не получится, — упрямо подумала я, но увидев его кулак внепосредственной близости от своего лица, мгновенно изменила это мнение: —Получится, таким кулаком легко одним ударом сразу двоих…»

Я видела, что Евгений в отчаянии и даже была польщена. Шуткали, в сорок с лишним все ещё вызываю такие сильные чувства! Хоть и с риском дляжизни. А, черт с ней с жизнью…

Я хотела Евгению все объяснить, но была в такойбеспомощности, этот жареный поросёнок…

— Женька, если ты меня хоть пальцем тронешь, — закричала я,увидев его кулак, занесённый над собой, — я сейчас же повешусь!

С этим криком я потрясающе проворно прошмыгнула мимо этогокулака и понеслась…

Нетрудно предположить куда.

Но Евгений-то об этом ничего не знал. Он и в самом делеподумал, что я побежала вешаться.

В общем, когда я вернулась, Фрол Прокофьевич был в комнатеодин. Он сидел распухший и посиневший на одну свою половину — думаю, на второйон просто лежал, пока Евгений…

Ну, да не будем об этом, здесь детектив, а не боевик.

Короче, Фрол Прокофьевич сидел в очень грустном настроении.

— А где Женя? — спросила я, чувствуя себя значительно лучше,чем до своего похода.

С самочувствием вернулся и разум, которым я тут же ирассудила, что нет худа без добра. Во всяком случае умереть от руки Евгениязначительно приятней, чем от пули в затылок, пущенной человеком совершенно комне равнодушным.