Не понимаю их. Мне не следовало выходить за него замуж вообще, а если бы я не вышла, они бы и вовсе не появились на свет.

Я отпрянула.

– Не может же быть, чтобы тебе этого хотелось?

Голова моя пошла кругом от такой мысли. Я-то думала, дети для Федры огромное утешение и, раз больше у нее никого нет, она любит их только сильнее, смотрит на них и радуется, ведь из ее несчастного брака вышло и что-то хорошее.

Она вздохнула. Пустота в ее глазах устрашила меня. В нашем детстве Федра была так полна жизни и сил. Я и представить не могла, что однажды увижу ее отчаявшейся.

– Кто мог такое предсказать? Я думала когда-то, что тебе невероятно повезло стать избранницей Тесея. А потом он бросил тебя, но именно поэтому ты в конце концов и обрела счастье. – Она попробовала улыбнуться, но вышло так притворно, что меня передернуло. – Ты довольна жизнью, – продолжила она. – И другой, наверное, не можешь представить. Ты ведь здесь с восемнадцати лет. А я правлю самым могущественным городом Греции. И не вполне понимала, какими разными жизнями мы живем. – Она опять заговорила резче, бойчей: – Благодарю тебя за гостеприимство, оказанное моей команде, но нам лучше немедля возвращаться в Афины.

Я решительно замотала головой.

– Останься на ночь. Если не ради меня, то хотя бы из заботы о своих людях. Пусть отдохнут, постелей у нас достаточно. Скоро стемнеет, не стоит подвергать их опасности в открытом море.

Поджав губы, она поглядела на солнце, проследила его путь, удостоверилась в правдивости моих слов. Я видела, что Федра сгорает от желания вернуться в Афины, полная решимости воплотить свой глупый и разрушительный замысел. Пропуская мимо ушей все остальные мои слова, сестра, однако, не могла отрицать, что ночь и правда спустится задолго до того, как корабль ее достигнет афинского берега.

К разговорам об Ипполите Федра больше не возвращалась, да я и не настаивала. Сестра и ее спутники поспали совсем немного, пока темно было, а едва в ночном небе распустились первые ростки зари, вновь пустились в плавание. В туманных сумерках на берегу я обняла ее еще раз и опять умоляла отступиться от задуманного.

– Тесей снова отправится на свои глупые подвиги, – сказала она. – Возможность у меня будет, и я ее не упущу.

Ее решительный подбородок даже в рассветной мгле вырисовывался отчетливо.

Я обнимала сестру за шею, а теперь уронила руки и отошла.

– Тогда удачи тебе. – Я говорила искренне, хоть ни вера, ни надежда моего пожелания не подкрепляли. – И знай, что на Наксосе ты всегда найдешь убежище, найдешь дом.

Все это не иначе как бедой закончится, думала я, унижением и отчаянием. Ошибки, отравившие наше детство, повторялись вновь в этом ее чудовищно вредном желании. Но она никак не хотела этого понять, и мне, конечно, не под силу было ее заставить. Я смотрела, как она уплывает, а потом долго еще не сводила глаз с горизонта, за которым Федра скрылась из виду. И гадала, увижу ли сестру снова.

Глава 28

Федра

Всех богов благодарила я за быстрые ветра. Лишь когда воды обступили нас, а изумрудный Наксос сжался и померк, превратившись лишь в пятнышко на горизонте, мука унижения, нахлынувшая жгучей волной, стала понемногу ослабевать.

Ариадна – окутанная покоем, который приносили ей, очевидно, материнство и этот ее драгоценный, идиллический, на первый взгляд, остров, удаленный от остального мира, – могла сколько угодно притворяться, что забыла истины, постигнутые нами обеими в Кноссе, вот только это был самообман. Она пошла на сделку с самой собой, я-то знала: решила делать вид, будто жизнь ее безупречна, отводить глаза, ограждая себя от любых доказательств обратного, и спокойно спать по ночам.

Разве, живя рядом со сломленной матерью и ее чудовищным отпрыском, мы не усвоили, что женщине в этом мире остается только одно: взять от него нужное ей и уничтожить вставших на пути, пока ее саму не раздавили, как Пасифаю. Я столько лет не снимала с себя бремя вины – выжила ведь, вышла замуж за героя и устроила себе вполне сносную жизнь, считая при этом Ариадну мертвой. А она тем временем порхала по Наксосу рука об руку с божественным любовником.

Я скрипела зубами от досады, мысленно подгоняя корабль к дому. Пора снять с себя вину, это точно. Сколько можно расплачиваться? Сначала дети погибали на Крите, чтобы мы и дальше могли властвовать там, теперь я мужа терплю, чтобы носить дорогие наряды да пить вино из кубков с драгоценными каменьями, и пытаюсь страсть затушить ради приличий и хорошего мнения людей, до которых мне нет дела.

Все озарилось ясностью благодаря Ипполиту, он преподнес мне дар, показав, что такое моя жизнь на самом деле. А Ариадна не видит, какова ее жизнь, и значит, достойна жалости. Все вокруг знают, какие ритуалы проводятся на Наксосе под луной, и восстают против этого с тем самым осуждением, от которого мы со стыда сгорали тогда еще, на Крите. Или Ариадна считает, что это справедливая плата за ее безмятежную жизнь? Но как тогда смеет судить меня?

Хотелось топать ногами и кричать, задрав голову к пасмурным небесам, хоть я и понимала, что выглядеть буду глупо. Я ведь тоже себя обманывала: Тесей, мол, такой же, как все мужчины, и значит, мне тоже можно использовать свое положение с наибольшей выгодой для себя. А Ипполит показал, что существует другая жизнь. Возможен мир, где царит доброта, а не жестокость, жадность и хищный голод.

Что же до безжалостных слов сестры – не может якобы Ипполит отвечать мне взаимностью… Сердце мое заколотилось. Не верю. Не верю и все, что такая страсть, любовь столь чистая и сильная, как моя, обратно не возвращается. Может, Ипполит и сам еще ничего не понял, он ведь так невинен и скромен. Но когда я поговорю с ним по возвращении в Афины и предложу ему новую жизнь – только он, я и его лошади, – жизнь вдали от этого мира, от политики и бессмысленных правил, в другом мире, который мы сами создадим, подобном стране его детства, – вот тогда, знаю точно, Ипполит почувствует то же самое.

Итак, на Наксос нам дороги нет, ну и пусть. Я и не хотела быть причастной к тому, что происходит в тех лесах. Неважно, куда