Тесей, разумеется, никогда не говорил о своем сыне. Драгоценные знания я собирала по крупицам – от тех, кто неосмотрительно болтал об этом рядом со мной, в пределах слышимости. И сам Ипполит кое-что добавил.

В жизни не забыть мне тот день, когда он явился к нам во дворец. Тесей был дома – редкий случай, мы восседали в тронном зале на резных, богато украшенных креслах, в пышных нарядах, блистая золотом. И тут вошел Ипполит. В простой тунике, перепоясанный веревкой, он, видно, оробел слегка. А я вдруг подумала, что чересчур разнаряжена – шея увешана тяжелыми золотыми цепями, на руках драгоценные камни сверкают, на голове громоздится замысловатая башня из кудрей. Утром еще все это казалось мне весьма изысканным, а теперь – нелепым даже, будто я павлин, самодовольно распустивший хвост перед скромными лесными зверями.

Ипполит ничем не походил на отца. Тело его отливало бронзой, как у матери-воительницы. Он значительно превосходил Тесея ростом, а ведь еще не вырос окончательно. Ничто во внешности Ипполита не выдавало его происхождения. Поэтому он нас обоих застал врасплох, объяснив, почему требует принять его.

– Меня зовут Ипполит, – сказал он. Явно присмирев и смутившись в столь роскошной обстановке и все же сохраняя некую спокойную уверенность. – Мать моя – царица амазонок Ипполита, а ты, Тесей, афинский царь, – мой отец.

Я громко ахнула. Историю об Ипполите, которую Тесей взял силой, я слышала уже. И потому презирала его еще больше. Но до сих пор не знала, что после этого родился сын. В наступившей затем тишине Ипполит набрал воздуха в грудь и продолжил.

– Я не стану заявлять права на трон. Не претендую на положенное вашим сыновьям, – он почтительно склонил передо мной голову. – Прошу лишь пристанища у своего отца, потому что не могу больше жить с амазонками.

И я сразу поняла, что он пришел в Афины не как явился когда-то Тесей – заявить, что он сын Эгея. Славой Ипполит не блистал, историй о победах не рассказывал и не раскрывал страшных тайн, был прост и честен – полная противоположность лживому отцу.

– Почему же? – спросил Тесей требовательно.

Его враждебный тон поразил меня. Я так увлеклась, рассматривая отважного юношу, что и не взглянула на мужа: как он воспринял эту новость?

Ипполит замялся, но лишь слегка. Подняв на отца глаза, объяснил, что все шло хорошо, пока он был ребенком, рос в окружении любящей родни – матери, тетушек, сестер и двоюродных сестер, расточавших ему ласки и обучавших своим умениям – самых буйных коней приручать да выпускать самые смертоносные стрелы.

– Но когда я вырос…

Лицо его пересекла тень страдания, боли одиночества.

Мне и самой все было очевидно. Он становился старше, постепенно из нежного мальчика вырастая в статного мужчину, а мужчинам не позволено оставаться на острове женщин. Ипполит сказал, что мать велела ему отправиться в Афины и обратиться к нам с такой просьбой, дабы Тесей мог искупить оскорбление, нанесенное ей давным-давно.

Юноша, хоть и скромный и сдержанный от природы, говорил твердо и уверенно. А Тесей уже ерзал на троне, ожидая, что из-под шелковой оболочки вот-вот вылезет шип. Рука мужа тянулась потихоньку к проклятой палице, всегда находившейся при нем. Он явно ожидал сына, который придет мстить отцу.

Ипполит говорил, а Тесей смотрел на него свирепо, пока тот не умолк наконец. Он изложил свою просьбу, и теперь Тесей, и только он один, должен был решить, удовлетворить ее или нет.

Мой муж, однако, хранил молчание.

Наконец он встал. Подошел к сыну, осмотрел его довольно бесцеремонно с головы до ног. И телосложение Ипполита оценил, и слегка бугрившиеся под туникой мускулы, и рост его, явно показавшийся Тесею вызывающим. У меня все оборвалось внутри. Ни за что он не позволит этому юноше остаться. А мне почему-то так важно было, чтобы позволил. Может, хотелось, чтобы мой муж хоть здесь загладил свою вину, искупил хоть одно совершенное преступление.

– Не стану отрицать, что я в долгу перед тобой, – прорычал Тесей наконец.

Я удивленно подняла глаза. Неучтивый тон его расходился со смыслом слов.

– Ты имеешь право на радушный прием как наш гость. И мой сын, – добавил Тесей сквозь зубы.

А после столь нелюбезного приглашения круто развернулся и вышел вон.

У меня щеки загорелись от стыда за нелюбезность мужа, так грубо обошедшегося с этим кротким юношей. Я окинула взглядом придворных и старейшин, осуждавших вполголоса резкость царя. Успокаивать поднятое Тесеем волнение опять предстояло мне.

Я встала. И, направившись к Ипполиту, заметила не без смущения, что колени у меня дрожат, однако давно уже научилась хорошо скрывать свои чувства.

– Идем, – улыбнулась я ему. – Отведу тебя в покои для гостей, там служанки приготовят тебе ванну и накормят после дальней дороги.

Он переступил с ноги на ногу.

– Благодарю тебя, царица. Но можно ли прежде отвести меня в конюшни? Хочу сначала обиходить своих лошадей.

Я рассмеялась. И уверила его:

– У нас прекрасные конюхи, они о твоих конях позаботятся.

Он покачал головой.

– Благодарю, но нет. Никому другому я не позволю к ним прикасаться.

Считать ли такой ответ грубостью, я не понимала, но спокойный, сердечный взгляд Ипполита подсказывал, что оскорбить он никого не хотел. Просто любил своих лошадей больше всего на свете, а я, хоть этого еще не знала, в тот миг исполнила бы, кажется, любую его просьбу. И кивнула слуге, который поспешил проводить нашего гостя в конюшню.

Я смотрела Ипполиту вслед. И думала, как непохож он ни на кого из бывавших у нас при дворе. А на отца своего и подавно.

Поначалу Тесей не доверял давно оставленному сыну. Не мог понять человека, столь отличного нравом от него самого. Не мог поверить в скромную добродетель этого юноши, в застенчивую сдержанность, которую ошибочно принял поначалу за неприветливость, высокомерие, скрытую обиду и сотню других причуд, не затрагивавших души Ипполита. Не распознал Тесей истинной чистоты, что лишний раз подтверждало, как темна его собственная душа. Но недели шли, Тесей недоверчиво и не теряя бдительности наблюдал, как Ипполит знай себе ухаживает за лошадьми – кормит их травой, которую сам же и собирает заботливо, расчесывает их густые гривы – и те блестят, струясь, выдергивает всякую колючку, посмевшую вонзиться в их плоть, мух отгоняет, не дающих им покоя, – и начинал убеждаться, что сын не затаил злобы и не питает тайного желания свергнуть отца и захватить его царство.

Однажды мы с Тесеем наблюдали, как Ипполит