Победитель чудовищ и царь Аргоса. Он воссел на трон и правил безраздельно, ведь его жуткий щит с головой Медузы в мгновение ока обратил бы любого вероятного соперника в камень.

– И как Зевс ответил на твою жалобу?

Мне неинтересно было, кому поклоняется Персей. Как по мне, пусть пренебрегает Дионисом сколько угодно. Не хотела я, чтобы он здесь появлялся и искал благосклонности брата.

– Решил не вмешиваться. – Дионис угрюмо сжал губы, и я поняла, что больше вопросов задавать не стоит. – До чужих алтарей отцу дела нет, пока его собственные завалены приношениями. Сказал, найдешь, мол, себе последователей в других местах, мир большой, всегда будут желающие тебе поклоняться, надо только поискать.

Я пожала плечами и сказала мягко:

– Раньше тебе ведь нравилось путешествовать и разыскивать их.

В глазах его полыхнул незнакомый темный огонь – будто змея взметнулась из травы.

– Я устал от путешествий, – отрезал Дионис. – И если родной брат отвергает меня, с какой стати будут падать на колени чужаки из варварских земель, где обо мне и не слышали?

Когда это мой муж требовал вставать перед ним на колени? Обычно он предлагал своим почитателям танцевать. Не знаю, что я сказала бы дальше, если бы не бурное появление Стафила и Фоанта. Обрадованные возвращением долгожданного отца, они, визжа от восторга, бросились в объятия Диониса и повисли на нем. Возмущенный Тавропол протестующе пищал, но счастливые братья его не замечали. Лицо Диониса опять повеселело, зазолотилось, и лица детей расцвели от этого света, как раскрываются под солнцем лепестки. На несколько шумных мгновений все смешалось – руки, ноги, кудри, поцелуи, и – сердце мое затрепетало почти мучительно от этой сладостной картины.

Едва сыновья устроились вокруг – долговязый восьмилетний Стафил кое-как влез под одну руку отца, а Фоант протиснулся под другую, Тавропол же по-прежнему лежал, свернувшись калачиком, у Диониса на груди, – как потребовали, с восторгом уставившись на него, рассказать, что он повидал. Дионис как всегда рад был им угодить и поведал о большущих драконах в далекой земле Колхиде, где даже у быков из ноздрей пышет пламя, о морских змеях, восстающих из пещер, о диких землях, где бродят людоеды и циклопы пасут огромные стада гигантских овец. Сыновья ловили каждое его слово, но наконец и я смогла вмешаться – с нашими новостями.

– У нас тут тоже были гости в твое отсутствие, – сказала я Дионису, едва он завел рассказ о какой-то еще далекой земле. – Моя сестра Федра явилась к нашим берегам искать моей помощи.

Интерес промелькнул в его глазах. Но я видела, что Диониса это мало занимает.

– Та самая Федра, давно уже вышедшая замуж за царевича, о котором ты рассказывал.

В слова мои просочилось ехидство. Теперь он вспомнил. И сказал, смутившись на мгновение:

– А! Ну да, Федра. Довольна твоя сестра жизнью с доблестным Тесеем? Все как она и мечтала?

О детях я помнила. И не могла высказать закипавшее в груди.

– Похоже, что нет. Дети, бегите теперь в дом и расскажите менадам о возвращении отца, пусть угощение готовят.

Протесты старших сыновей я пресекла и спровадила их. А повернувшись к Тесею, увидела, что смотрит он на меня как-то по-новому – непримиримо, и разозлилась еще сильней. Спросила требовательно:

– Почему ты солгал мне? Почему не сказал, что Тесею-то ее и обещали в жены?

Он только лениво плечами пожал. Беспечность, которую я так любила всегда, теперь сердила невыносимо.

– Ты огорчалась бы. А поделать бы все равно ничего не могла. Я тебе правду сказал: Федра была счастлива. Более чем. Получила все, что хотела, о чем мечтала тогда, на Крите, слушая его рассказы вместе с тобой.

– Она не знала, какой он! – крикнула я. – Не знала, что он на самом деле сотворил.

Дионис легонько покачал Тавропола. Я никогда в нем не сомневалась. До тех пор, пока Федра не приплыла сюда под знаменами Афин и не посеяла семена недоверия. Он посмотрел мне прямо в глаза.

– А от этого ничего не изменилось бы, – сказал он тихо. – Федра влюбилась в Тесея до беспамятства, может, даже сильней твоего. И в Афинах была в гораздо большей безопасности, чем на Крите. Сумасброд Минос отправился на поиски Дедала, и мир восстановился. Все сложилось куда лучше, чем могло бы, подумал я. А не рассказал тебе этого, потому что ни на минуту не хотел тебя обеспокоить. Но вижу по твоему лицу, что пелена упала с глаз Федры. Чем же он ее разочаровал?

Я призадумалась. Вспомнила Федру девчонкой – какой нежностью лучился ее взгляд тогда, в пиршественном зале Кносса, прикованный к заложнику в цепях с льдистыми зелеными глазами. Узнай она сразу, как Тесей оставил меня, испытала бы к нему отвращение? Или он все равно нашел бы способ убедить ее, склонить на свою сторону, очаровать? Гордая, порывистая, пылкая женщина, заменившая ту решительную девчонку, и сейчас не хотела слушать никаких моих разумных доводов. Стала бы слушать тогда? Я беспокойно поерзала. И поняла, что мужа знаю дольше, чем знала сестру.

– Его сын Ипполит приехал жить к ним в Афины, – начала я.

Что сестра воспылала страстью не к тому, говорить не хотелось, но как об этом умолчишь?

– Ипполит, – сказал Дионис. – Артемида им хвастает. Он и в самом деле верный ее последователь. Поклялся хранить целомудрие, чем весьма отличается от отца. В Ипполите гораздо больше от амазонок, чем от этого героя, должен сказать. Замечательный юноша. Такого хорошего сына Тесей не заслуживает.

– Думаю, Федра с тобой согласилась бы.

Больше мне ничего говорить не нужно было. Дионис прекрасно все понял по моему тону. Глаза его расширились. А на лице, кажется, промелькнуло веселое изумление. Пусть только покажет его открыто – не прощу, решила я.

– Значит, она задумала еще одно смелое предприятие, обреченное на провал, – сказал Дионис.

Он убил последнюю надежду и, конечно, прочел это на моем лице – тут и божественной проницательности не нужно было. Обнял меня одной рукой. Мы помолчали, наблюдая за довольным спящим Таврополом.

– Смертные… – вздохнул он. И прижался щекой к моим волосам. – Как часто они упорствуют и не желают здраво рассуждать. Все должны жить просто, как мы на Наксосе, а не расставлять без конца ловушки, чтобы в них же и попадаться. Люди сами причиняют себе страдания, но не видят этого. Дни напролет кричат, гневаются на богов, а во мраке ночи молятся им и просят пощады. И никак не хотят понять, что сами способны улучшить собственную жизнь, и очень просто.

Не привыкла