— Мы создадим суды, как это было при Альбе. Несуществует иного средства держать народ в узде.

— Тогда ваши подданные побегут из страны.

— Они оставят свою собственность, которая будет моей. Ятолько выиграю от бегства мятежников, это упростит контроль за оставшимися. Яхочу быть не робкой королевой над многими подданными — я желаю властвоватьдеспотически, пусть даже подданных у меня будет совсем немного.

— Я верю, что вы жестоки, София, но боюсь, что вашевластолюбие порождено только похотью[85].

— Почти все пороки в человеческом сердце проистекают изэтой страсти, все в той или иной мере связаны склонностью к распутству. Этанаклонность, очень жестокая у сильных натур, приводит простых смертных,блуждающих в диком мире Природы, к тысячам тайных преступлений, а того, ктоповелевает людьми, — к тысячам выдающихся политических злодеяний.

— О, София, я вижу, куда вы клоните: ваше честолюбие —не что иное, как желание чаще и приятнее проливать свою сперму.

— Какая разница, какое желание вызывает в человекечестолюбие; главное — оно существует и к тому же подкреплено короной. Нознаешь, мой друг, если ты рассуждаешь об этом, значит, ты колеблешься —колеблешься и боишься, а я не желаю иметь никаких дел с трусом.

Однако предложение Софии всерьез захватило меня, и,предвкушая неограниченные возможности дать выход своей врожденной жестокости, ятут же согласился на все. София поцеловала меня, заставила еще раз датьторжественную клятву хранить наш разговор в тайне, и мы расстались.

Я шел домой, погруженный в беспокойные мысли, а у самогопорога своей квартиры вдруг ощутил всю опасность обязательств, которые толькочто взял на себя, и понял, что если я их нарушу, мне грозит ничуть не большаяопасность, чем в случае, если я выполню их; словом, я провел ночь в ужасномсмятении. У меня один выход — бежать, решил я, и бежать следует немедленно,потому что я создан для другой жизни. Да, София, если бы ты предложила мнеобычные преступления частного характера, я бы с радостью совершил их, ибо, имеятакого соучастника, как ты, я плевал бы на закон, ^п подвергать себянеизвестной опасности только для того, чтобы рабски служить твоему деспотизму, —это уж увольте! Нет, коварная женщина, на меня можешь не рассчитывать! В любоевремя и с большой охотой я готов совершать преступления ради утоления своихстрастей, но не собираюсь служить чужим. Когда ты узнаешь о моем отказе,упрекай Боршана не за малодушие, а скорее за величие души…

В ту же самую ночь я потихоньку выбрался из города ипоспешил в ближайший к Англии порт. По дороге я почувствовал мимолетноесожаление: мне сделалась тягостной мысль о том, что я отказался от предложенияСофии, которая давала мне политические средства для утоления моей глубокойстрасти к преступлениям. Но тут же вспомнил, что ее планы нереальны, крометого, я буду много счастливее, действуя ради себя самого, нежели исполняяприхоть коронованной злодейки.

Добравшись до Лондона, я снял квартиру на Пикадилли, где наследующий же день у меня украли все деньги до последнего пенни, которые былипри мне; это была серьезная потеря, так как еще в Гааге я разменял всекредитные билеты. Итак, у меня остались только рекомендательные письма кнескольким влиятельным лицам в Лондоне, поэтому приходилось рассчитывать на ихпомощь до того времени, когда я получу деньги от сестры.

Судя но тому, что я слышал о лорде Берлингтоне, я решилувидеться с ним в первую очередь. Когда он прочитал мои письма, я рассказал емуо своем несчастье, и добрый англичанин выразил готовность оказать мне любуюуслугу. Хотя Берлингтон был не очень богат, я тут же получил от него тысячугиней, кроме того, он и слышать не захотел о том, чтобы я остановился в другомместе. Я принял его предложение, тем более, что успел познакомиться со всемдобропорядочным семейством и заметить в этом доме возможности отплатить своемублагодетелю черной неблагодарностью.

Прежде чем перейти к описанию мелких пакостей, которыми я занялся,я должен рассказать вам о своих гостеприимных хозяевах.

Берлингтону, любезнейшему и умнейшему человеку, было околопятидесяти лет; он был веселый, беззаботный, совершенно не разбиравшийся влюдях, щедрый, благородный и глупый — вот вам исчерпывающий портрет моеголорда. Все его семейство составляли две дочери и зять. Тилсон, двадцати трехлет от роду, женился на старшей из девушек, которая была примерно одного с нимвозраста. Они были отличной парой, какие редко встречаются в природе:очарование, наивность, добросердечие, благородство, прекрасное воспитание —короче, оба были живым олицетворением всех добродетелей, что утешалоБерлингтона за неприличное поведение мисс Клеонтины, младшей дочери,восемнадцатилетнего премиленького создания. Ее отличала необыкновеннаяраспущенность, да что я говорю! — самая явная порочность и неуемныйразврат, доведенные до предела, составляли неисправимые пороки Клеонтины. Привсем этом она имела наглость утверждать, что жизнь ее в тысячу раз счастливее,нежели жалкое прозябание Клотильды среди скучных добродетелей супружества.

Изучив характер девушки, я влюбился в нее без раздумий:влюбился в том смысле, в каком может в кого-то влюбиться такой развращенныйчеловек, как я, но поскольку ее отец, откровенно поведал мне о том, какуюсердечную боль причиняла ему эта неблагодарная дочь, я счел за благодействовать с величайшей осмотрительностью.

Несмотря на сладостное волнение, которое производила в моейдуше Клеонтина, я не переставал любоваться красивым лицом Тилсона и прелестьюего очаровательной жены; если Клеонтина внушала мне более распутные желания, еедеверь и сестра вызывали во мне чувства более изысканные и пикантные. Я рисовалв своем воображении зад Тилсона, представляя его как подлинное чудо Природы, исгорал от желания овладеть им, то же самое мечтал я сделать и с егособлазнительной супругой. Я разложил по полочкам все свои страсти и пришел квыводу, что разумнее всего начать с Клеонтины. Все, что может привести кгрехопадению женщину, уже в изобилии заключалось в душе предмета моеговожделения, и мне не стоило большого труда соблазнить ее.

Я не встречал ничего более свежего, аппетитного ипрелестного, чем тело этого очаровательного создания, ничего болеекрасноречивого, чем голос ее страстей, ничего более порочного, чем ее душа.Действительно, случались моменты, когда мне казалось, что я веду себяпристойнее, чем она; вы, конечно, понимаете, что мы испробовали с ней всемыслимые удовольствия, и Клеонтина призналась мне, что чем больше наслаждениепротиворечит законам Природы, тем больше оно подстегивает ее похоть.

— Увы, — сказала она мне однажды, — я дошладо того, что не нахожу достаточно сильных средств, чтобы удовлетворить себя.

Я, не раздумывая, атаковал ее прекрасный зад, и полученноеудовольствие было настолько пикантным и острым, настолько полно разделила еговместе со мной Клеонтина, что мы дружно решили не заниматься больше ничем,кроме содомии.