15 Я ПОД КАЖДОЙ ТВОЕЙ МИЧТОЙ

«Под каждой моей мечтой, — думает он. — Под каждой моеймечтой… Где же это?»

— Нужна помощь, ты, маленький недотёпа? — вопрошает жуткийголос. — Потому что я проголодался и жду не дождусь ленча.

Скотт тоже проголодался. Уже вторая половина дня, он так давноидёт по следу, но просит ещё минуту. Жутко пугающий отцеголос даёт ему тридцатьсекунд.

Скотт лихорадочно соображает. Под каждой моей мечтой… подкаждой моей мечтой.

Слава Богу, он ещё понятия не имеет, что такое подсознаниеили ид, но он уже начал мыслить метафорически, и ответ приходит к немучудесной, радостной вспышкой. Он взбегает по ступенькам с той скоростью, накоторую способны его маленькие ножки, волосы разлетаются с его загорелогогрязного лба. В комнате, которую делит с Полом, спешит к своей кровати,заглядывает под подушку, и да, конечно, там лежит его бутылка «Ар-си колы»(высокая бутылка!) вместе с полоской бумаги. Надпись такая же, что и всегда:

16 БУЛ! КОНЕЦ!

Он поднимает бутылку, почти так же, как много лет спустявскинет вверх серебряную лопату (герой, вот кем он в тот момент себячувствует), потом оборачивается. Пол входит в дверь со своей бутылкой «Ар-си» идержит в руке «церковный ключ» из «Ящика для всего» на кухне.

— Неплохо, Скотт. Потребовалось, конечно, время, ноты сюдадобрался.

Пол открывает свою бутылку, потом Скотта. Они чокаютсядлинными горлышками. Пол говорит, что это «поднять хост», а когда ты этоделаешь, нужно загадать желание.

— Какое у тебя желание, Скотт?

— Я хочу, чтобы этим летом приехал «Книгомобиль»[86] — А чтозагадаешь ты, Пол?

Его брат только смотрит на него. Потом спускается вниз иделает им обоим сандвичи с ореховым маслом и желе, берёт табуретку с заднегокрыльца, где когда-то спал и играл их, на свою беду, слишком шумный кот, длятого чтобы достать с верхней полки в кладовой новую банку орехового масла. Апотом говорит…

Но здесь Скотт умолкает. Смотрит на бутылку вина, но бутылкапуста. Он и Лизи уже сняли куртки и отложили в сторону. Под конфетным деревомстало не просто тепло; там жарко, просто какая-то парилка, и Лизи думает: «Мыдолжны скоренько уйти. Если не уйдём, снег, который лежит на ветвях с листвой,станет таким рыхлым, что обрушится на нас».

Сидя на кухне с меню из «Оленьих рогов» в руках Лизи думает:«Я тоже должна скоренько уйти от этих воспоминаний. Если я этого не сделаю,что-то гораздо более тяжёлое, чем снег, обрушится на меня».

Но разве не этого хотел Скотт? Разве не это спланировал? Иразве охота на була — не её шанс со всем справиться?

«Ох, но я боюсь. Потому что я уже совсем близко».

Близко к чему? Близко к чему?

— Заткнись, — шепчет она и дрожит, как на холодном ветру. Который,возможно, долетел от самого Йеллоунайфа. И тут же, потому что у неё сейчас дваразума, два сердца: — Ещё чуть-чуть.

Это опасно. Опасно, маленькая Лизи.

Она знает, что опасно, уже видит искорки правды сквозь дырыв её пурпурном занавесе. Сверкающие, как глаза. Может слышать голоса, шепчущие,что были причины, по которым ты не смотрелась в зеркало без крайней на тонадобности (особенно с наступлением темноты и никогда — в сумерки), а также неела свежих фруктов после заката солнца и постилась между полуночью и шестьючасами утра.

Причины не вытаскивать мертвецов из могил.

Но она не хочет уходить из-под конфетного дерева. Пока нехочет.

Не хочет уходить от него.

Он пожелал «Книгомобиль», даже в три года загадал оченьСкоттовское желание. А Пол? Пол-то что…

— Что, Скотт? — спрашивает она его. — Что загадал Пол?

— Он сказал: «Я хочу, чтобы отец умер на работе. Пусть егопробьёт электрическим током, и он умрёт».

Она смотрит на него, онемев от ужаса и жалости.

Скотт резко начинает собирать вещи в рюкзак. Пошли отсюда,пока мы ещё не поджарились. Я думал, что смогу рассказать тебе гораздо больше,Лизи, но не могу. И не говори, что я не такой, как мой старик, потому что не вэтом дело, понимаешь? Дело в том, что у каждого в моей семье есть толика этого.

— И у Пола тоже?

— Не знаю, смогу ли я сейчас говорить о Поле.

— Хорошо, — кивает она — Давай вернёмся, поспим, а потомслепим снеговика или что-нибудь эдакое.

Взгляд безмерной благодарности, которым он её одаривает,вгоняет Лизи в стыд, потому что на самом деле ей хотелось, чтобы он замолчал:она и так услышала слишком много, большего бы просто не выдержала, во всякомслучае, на тот момент. Другими словами, она сыта по горло рассказом Скотта. Нопри этом не может перевернуть страницу, потому что представляет себе остатокего истории. Даже думает, что может сама закончить её за него. Но сначала ейнужно задать вопрос.

— Скотт, когда твой брат в то утро пошёл в магазин за «Ар-сиколой»… призом за хороший бул…

Он кивает, улыбаясь:

— Отличный бул.

— Да, да. Когда он пошёл в этот маленький магазинчик…«Мюли»… никто не подумал, как это странно — шестилетний мальчик, у которогоруки в порезах? Даже если порезы залеплены пластырем?

Он отрывается от рюкзака, смотрит на неё очень серьёзно. Всёещё улыбается, но румянец со щёк исчез практически полностью. Кожа выглядитбледной, почти восковой.

— У Лэндонов всё заживает быстро. Разве я тебе этого неговорил?

— Да, — соглашается она. — Говорил. — А потом продолжает,пусть и сыта рассказом Скотта по горло: — Ещё семь лет.

— Семь, да. — Он смотрит на неё, сидящую с рюкзаком междуобтянутых синей джинсой коленей. Его глаза спрашивают, как много она хочетзнать? Как много она решится узнать?

— И Полу было тринадцать, когда он умер?

— Тринадцать, да. — Голос достаточно спокоен, но от румянцана щеках не осталось ни следа, хотя она видит капельки пота, ползущие по коже,влажные волосы. — Почти четырнадцать.