— Ты должен прыгнуть, трусишка, а не то я снова начну егорезать!

— Не надо, папа! — кричит Скотт. — Пожалуйста, не режь егобольше, я прыгну!

— Тогда прыгай! — Верхняя губа отца задирается, обнажаязубы. Глаза вращаются, вращаются, вращаются и вращаются, словно он выискиваетлюдей по углам — а может, и выискивает, наверняка выискивает, потому что иногдаони слышат, как он говорит с людьми, которых здесь нет. Скотт и его брат зовутих или людьми дурной крови, или людьми кровь-була.

— Ты прыгнешь, Скутер! Ты прыгнешь, старина Скутер!Джеронимо, а потом за борт! В этой семье нет трусливых жидов! Прыгай!

— ДЖЕРОМИНО! — кричит он, и хотя его стопы дрожат, а голенидёргаются, он не может заставить себя прыгнуть. Трусливые ноги, трусливыежидовские ноги. Отец не даёт ему ещё одного шанса. Отец глубоко вонзает нож вруку Пола, и кровь течёт рекой. Часть попадает на шорты Пола, часть — накроссовки. У Пола перекашивается лицо, но он не вскрикивает. Глаза молят Скоттаостановить этот ужас, но рот остаётся закрытым. Рот ни о чём не просит.

В «Ю.С. Гипсам» (мальчики называют эту компанию «Ю.С.Гиппам», потому что так называет её их отец) сотрудники зовут Эндрю ЛэндонаСпарки[82] или мистер Спаркс. И теперь его лицо нависает над плечом Пола,светлые волосы стоят дыбом, словно электричество, с которым он работает, вошлов него, его кривые зубы видны в хэллоуиновской улыбке, а глаза пустые, потомучто отца нет, он ушёл, в его теле ничего не осталось, кроме дурной крови, онбольше не человек и не отец, а только кровь-бул с глазами.

— Не сдвинешься с места — и я отрежу ему ухо, — говориттварь со стоящими дыбом волосами отца, тварь, в которую превратился отец. — Ещёодна неудачная попытка — ия перережу его грёбаную глотку. Мне наплевать. Решатьтебе Скутер Скутер старина Скут. Ты говоришь что любишь его но ты любишь егонедостаточно сильно для того чтобы я перестал его резать не так ли? Всего-тотебе нужно прыгнуть с этой святомамкиной трёхфутовой скамьи! Что ты об этомдумаешь Пол? Что ты сейчас можешь сказать своему маленькому трусливому братцу?

Но Пол ничего не говорит, только смотрит на брата,тёмно-синие глаза не отрываются от карих глаз, и этот ад будет продолжаться ещёдве с половиной тысячи дней, семь бесконечных лет. «Делай, что можешь, и будь,что будет», — вот что говорят глаза Пола Скотту, взгляд этот разбивает емусердце, и когда он наконец-то прыгает со скамьи (какая-то его часть твёрдоубеждена, что это смерть), он делает это не из-за угроз отца, а потому, чтоглаза брата разрешили ему остаться там, где он стоял, если испуг слишком велики он не может заставить себя прыгнуть.

Остаться на скамье, даже если из-за этого Пола Лэндонаубьют.

Он приземляется и падает на колени, в кровь на досках, иначинает плакать, потрясённый тем, что всё ещё жив, а потом рука отца обнимаетего, сильная рука отца поднимает его, уже с любовью, а не со злостью. Губы отцасначала прижимаются к щеке, потом к уголку рта.

— Видишь Скутер старина Скутер старина Скотт? Я знал тыможешь это сделать.

Потом отец говорит, что всё закончено, кровь-бул закончен, иСкотт может позаботиться о своём брате. Отец говорит, что он — храбрый,маленький храбрый сучий сын, отец говорит, что любит его, и в этот моментпобеды Скотта уже не волнует кровь на полу, он тоже любит отца, он любит своегобезумного кровь-бульного отца за то; что позволил закончить этот кошмар, хотядаже в три года знает, что придёт черёд следующему.

Скотт замолкает, оглядывается, делает глоток вина. Стаканему ни к чему, пьёт прямо из горла.

— Не такой уж это был и выдающийся прыжок. — Он пожимаетплечами. — Разве что для трёхлетнего.

— Скотт, Господи, и часто он такое устраивал? — спрашиваетЛизи.

— Достаточно часто. Многие случаи я вспомнить не могу.Память словно заблокирована. Но, как я и сказал, этот полностью характеризуетостальные.

— Он… он был пьян?

— Нет. Он практически не пил. Ты готова ко второй части?

— Если она такая же, как первая, не уверена.

— Не волнуйся. Часть вторая — «Пол и хороший бул», а времядействия — через несколько дней после того, как отец заставил меня спрыгнуть соскамьи. Отца вызвали на работу, и как только его пикап скрылся из виду, Полсказал мне, чтобы я вёл себя хорошо, пока он сходит в «Мюли». — Скоттзамолкает, смеётся, качает головой, как делают люди, когда понимают, чтосморозили глупость. — В «Магазин Мюллера». Так правильно. Я рассказывал тебе опоездке в Мартенсберг, когда банк выставил наш дом на аукцион, так? Аккуратперед нашим знакомством?

— Нет, Скотт.

На его лице удивление, недоумение, он ничего не понимает. —Нет?

— Нет. — И сейчас не время говорить ему, что он практическиничего не рассказывал ей о своём детстве…

Практически ничего? Просто ничего. До этого дня, подконфетным деревом.

— Ну, — в его голосе слышится сомнение, — я получил письмоиз банка отца… Первого сельского банка Пенсильвании… ты понимаешь, как будтогде-то есть Второй сельский… и они сообщили, что после стольких лет судебноерешение всё-таки вынесено, и мне причитается какая-то сумма. Вот я и сказал,почему нет, и поехал туда. Впервые за семь лет, с того момента, как вшестнадцать я окончил Мартенсбергскую городскую среднюю школу. Сдал множествоэкзаменов, получил папскую стипендию[83]. Конечно же, я тебе об этомрассказывал.

— Нет, Скотт.

Он неловко смеётся.

— Ладно, в общем, я съездил туда. Летите, Вороны[84],заклюйте и разметайте их. — Он каркает, вновь неловко смеётся, ещё разприкладывается к бутылке. Вина в ней уже на донышке. — За дом выручилисемьдесят «штук», что-то вроде этого, и я получил три двести, большие деньги,не правда ли? Но, так или иначе, я поездил по нашей части Мартенсберга передаукционом, и магазин стоял на прежнем месте, в миле по шоссе от нашего дома, иесли бы кто сказал мне, когда я был маленький, что до магазина всего лишь миля,я бы ответил ему, что он совсем заврался и вообще ку-ку. Магазин не работал,витрины забиты досками, на двери висела табличка с выцветшей, но ещё читаемойнадписью «ПРОДАЕТСЯ». Вывеска на крыше была в лучшем состоянии, и на ней любоймог прочитать «МАГАЗИН МЮЛЛЕРА». Только мы всегда называли его «Мюли», потомучто так называл его отец. Как называл «Ю.С. Стил» — «Ю.С. Бег борроу эндстил»[85],… и он называл Питтсбург Говняным городом… и… ох, чёрт побери, Лизи,я плачу?