изредка нарушаемая шелестом листьев и легким шорохом прошмыгнувшего ночного животного.

– Что случилось? – обеспокоенно спросила девушка.

– Ничего… ничего тревожного… Напротив… Топот копыт… совсем далеко… Этого я и ждал… для вас это спасение…

Спустив девушку с плеча, Рауль, словно ребенка, подхватил ее на вытянутые руки. Прижав ее к себе, он пробежал три или четыре сотни метров в сторону шоссе, светлая полоса которого показалась из-за черных стволов деревьев, и выскочил на перекресток. Трава была такая мокрая, что, устроившись на откосе, закрывавшем его от дороги, он сказал:

– Оставайтесь у меня на коленях… и не подумайте ничего дурного. В экипаже, который сюда приближается, едет вызванный бригадиром жандармов врач. Я избавлюсь от него, аккуратно привязав к дереву. Мы сядем в коляску и будем ехать всю ночь, пока не доберемся до какой-нибудь станции на другой железнодорожной ветке.

Девушка не ответила, и Рауль решил, что она его не услышала. Он ощутил, какие горячие у нее руки. Словно в бреду, она твердила:

– Я не убивала… не убивала…

– Замолчите, – резко оборвал ее де Лимези. – Поговорим позже.

Оба умолкли. Безграничное спокойствие погруженных в сон окрестных полей и деревень окутало их невидимым защитным покровом. И только постукивание копыт иногда нарушало тишину да два или три раза блеснули вдалеке, словно два широко раскрытых глаза, огни фонарей коляски доктора. Со стороны вокзала никакого шума, никаких грозных звуков.

Рауль раздумывал о странных случайностях и вспоминал не только загадочное убийство, при мысли о котором сердце начинало биться так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди, но и счастливую и, как ему представлялось тогда, беззаботную парижанку, встреченную им накануне утром. Оба образа, хотя и такие разные, путались у него в голове. Ослепительное полуденное видение смягчало его ненависть к той, кто убила англичанку. Но точно ли это ненависть? Впрочем, уцепившись за слово, он сразу посуровел.

«Ненавижу ее… что бы она ни говорила, она убила… англичанка умерла по ее вине и по вине ее сообщников… Ненавижу… Мисс Бейкфилд будет отомщена».

Однако промелькнувшие у него в голове мысли так и не облеклись в произнесенные вслух слова; напротив, он вдруг осознал, что говорит нечто совершенно противоположное:

– Несчастье обрушивается на нас, когда мы его совсем не ждем, не так ли? Мы счастливы… живем… и вдруг совершается преступление… Но все устраивается… Доверьтесь мне… все уладится…

Ему показалось, что девушка постепенно проникается окружающей их величавой безмятежностью. Она больше не делала тех конвульсивных движений, от которых ее сотрясала дрожь. Зло постепенно отступало, а с ним и кошмары, тревоги, страхи – весь этот жуткий мир ночи и смерти.

Рауль довольно часто пользовался своим неотразимым, почти гипнотическим влиянием на людей, сбитых с толку жизненными обстоятельствами, и властно возвращал им спокойствие, заставляя забыть на время об ужасной реальности.

Но сейчас он и сам отвлекся от драматических событий в поезде. Образ убитой англичанки тускнел в его памяти, и он прижимал к себе не преступницу в блузе, запятнанной кровью, а элегантную и лучезарную парижанку. Напрасно Рауль говорил себе: «Я накажу ее. Она будет страдать». Свежее дыхание, слетавшее с находившихся совсем рядом уст, прогоняло эти слова.

Глаза-фонари приближались. Доктор проедет здесь минут через восемь-десять.

«И тогда, – сказал себе Рауль, – мне придется расстаться с ней и действовать… все будет кончено… Такой минуты, как сейчас, между нами уже не будет… минуты, когда мы столь близки…»

Он низко склонился над девушкой. Он догадывался, что глаза ее по-прежнему закрыты, потому что она полностью доверилась ему. Так безопаснее, наверняка думала она. Так я не вижу опасности.

И внезапно Рауль поцеловал ее в губы.

Она робко попыталась уклониться, вздохнула, но ничего не сказала. Ему показалось, что она приняла его поцелуй и, несмотря на старание увернуться, покорилась нежному прикосновению его губ. Но ощущение это длилось всего несколько секунд, а затем она взбунтовалась. Резко дернувшись, она высвободилась из его рук, проявив при этом неожиданную энергию, и со стоном воскликнула:

– Ах! Это отвратительно! Какой позор! Оставьте меня! Оставьте!.. Вы поступили гадко!

Разозленный, он, криво усмехнувшись, захотел выбранить ее, но не нашел подходящих слов и только твердил негромко, пока она, оттолкнув его, убегала во мрак:

– Однако… да что же это такое? Откуда подобная скромность?.. Ну и что с того?.. Проклятье, можно подумать, я совершил святотатство…

Встав, Рауль поднялся по откосу и поискал ее взглядом. Куда она подевалась? Густые заросли скрыли следы беглянки. И нет никакой надежды догнать ее.

Он чертыхался, ругался… у него не осталось никаких чувств, кроме ненависти и злобы осмеянного человека, и он уже злорадно прикидывал в уме, как вернется на вокзал и поднимет тревогу… но вдруг совсем неподалеку раздались крики. Они доносились с дороги, оттуда, где она делала поворот и исчезала из виду, – именно в этом месте вскоре должен был показаться экипаж. Он побежал туда и действительно заметил два фонаря, но – удалявшихся от него. Коляска уезжала, однако уже не под мерное постукивание копыт, а под галопирующий топот подгоняемой ударами кнута лошади. Спустя пару минут, идя на крики, Рауль, несмотря на темноту, разглядел в колючих зарослях человека, усиленно пытавшегося освободить руки.

– Вы врач из Ромийо? – спросил Рауль. – Я с вокзала, меня отправили вам навстречу… Но, вижу, на вас напали?

– Да!.. Какой-то прохожий спросил у меня дорогу. Я остановился, а он схватил меня за горло, связал и швырнул в эти кусты.

– А сам умчался в вашем экипаже?

– Да.

– Один?

– Нет, с кем-то, кто присоединился к нему…

– Мужчина или женщина?

– Я не видел. Правда, они перекинулись парой слов, но очень тихо. Как только они уехали, я стал звать на помощь.

– Так, значит, вам не заткнули рот?

– Заткнули, только очень плохо.

– С помощью чего они это сделали?

– Они использовали мой шейный платок.

– Есть один верный способ заткнуть рот, но его мало кто знает, – произнес Рауль.

И, схватив платок, он опрокинул доктора на спину и почел своим долгом показать ему, как надо правильно затыкать рот.

За этим уроком последовал другой: по ловкому закатыванию, проделанному с помощью лошадиной попоны и недоуздка, которые до Рауля уже использовал Гийом (ибо, без сомнения, нападавшим был Гийом, а молодая девушка присоединилась к нему).

– Я ведь не сделал вам больно, доктор? – спросил Рауль у своего пленника. – Мне очень жаль… но зато теперь вам не грозят ни колючки, ни крапива. Смотрите, вот место, где вы вполне прилично проведете ночь. Здесь солнце прогрело мох, так что он совсем сухой… Нет,