Через полчаса, уходя с Бардом из больницы, она увиделаженщину с темными блестящими волосами, державшую младенца, ее глаза были полныслез и любви. Четырнадцать часов они ждали его и приняли таким, какой он есть,не зная его отца и того, какой вред успели нанести ему наркотики. Они принялиего с любовью, без всяких опасений, и Фэй крепко вцепилась в руку Варда.

На улице они глубоко вздохнули.

– Доктор сказал, что Энн проспит несколько часов, ейдали успокоительное, слава Богу.

Той ночью она лежала в постели и плакала в объятиях Варда.

– Это было ужасно. Она так страшно кричала… –Теперь сама Фэй рыдала в голос, не в силах совладать с собой; невыносимо былосмотреть на муки дочери. Но теперь все позади. Для всех. Кроме пары, взявшейребенка Энн. Для них все только начиналось.

Энн продержали в больнице неделю, давая возможностьзалечиться физическим и духовным ранам. Доктор уверял Фэй, что со временемдевочка все забудет. Ей давали валиум, а от боли – демерол. У нее были страшныеразрывы, но все понимали, что это ничто по сравнению со шрамами на душе. Каждыйдень приходил психиатр, но Энн лежала молча, уставившись в потолок или в стену;он проводил с ней час и уходил. Девушка ни слова не говорила ни Фэй, ни Варду,ни сестрам, ни даже Лайонелу, когда тот забегал в больницу вместе с Джоном,стараясь не столкнуться с отцом.

Лай принес огромного мишку, надеясь, что игрушка не напомнитсестре о ребенке. Малыша забрали через три дня после рождения, новые родителиунесли его в красивом голубом комплекте от Диора и в двух одеяльцах, которыеподарила новоявленная бабушка – Фэй. Супруги послали Энн огромный букет цветов,но та потребовала, чтобы его унесли. Она не хотела никаких напоминаний иненавидела всех и вся. В первые часы, проснувшись, она чувствовала себя такужасно, что не желала видеть даже ребенка. Но сейчас ей захотелось посмотретьна его лицо. Хотя бы раз… Чтобы запомнить… При этой мысли глаза наполнилисьслезами… Все говорили, что Энн поступила правильно, но она еще больше ихненавидела и себя тоже. Она сказала об этом Лайонелу, и Джон едва не заплакал…Если бы это была его сестра, он бы умер, глядя на ее страдания. Он пыталсяподбодрить Энн. Его шутки не отличались хорошим вкусом, но шли от души. Онужасно переживал за Энн.

– Мы могли бы задрапировать твою комнату в черное. Уменя есть немного вельвета, мы бы занавесили окна черным тюлем, развесили бычерных пауков… – Он артистично скосил глаза, и впервые за долгое время Эннзасмеялась.

Но когда пришло время выписываться, за ней приехали Вард иФэй. Накануне родители поговорили с Лайонелом и объяснили, что хотят забратьЭнн домой, а они с Джоном могут сдать комнату кому-то из друзей или делать сней что угодно. Цель достигнута, Энн должна жить дома своей прежней жизнью.

Узнав об этом, она впала в депрессию, но спорить не былосил. Несколько недель Энн не выходила из своей комнаты, отказываясь от еды ипосылая близнецов ко всем чертям, когда те изредка заглядывали поздороваться,хотя Ванесса на самом деле хотела как-то помочь сестре, достучаться до нее иприносила то пластинки, то книжки, раза два даже цветы. Но Энн не принималаподарков. Ее сердце закрылось для всех. И только в День Благодарения онаспустилась к ужину. Лайонел не пришел, не было и Грега – он участвовал вбольшой игре в колледже. При первой же возможности Энн улизнула к себе. Ей не очем было говорить с ними, даже с Ванессой и тем более с Фэй, во взгляде которойпоселилось неизбывное горе. Энн ненавидела их. Все ее мысли занимал отданныйребенок. Сейчас ему было ровно пять недель. И Энн спрашивала себя: неужелитеперь всю оставшуюся жизнь она будет помнить, сколько ему лет. Энн могласидеть – уже кое-что, и Лайонел обрадовался этому достижению, забежав, когдаотца не было дома.

Вард знал, что он навещает Энн, но ничего не говорил, хоть иизбегал встреч с сыном и Джоном. Он не изменил своего мнения о них, и наРождество, когда Фэй попросила разрешения пригласить Лайонела на праздничныйужин, наотрез отказал.

– Я принял решение и собираюсь его строгопридерживаться. Я не одобряю подобный образ жизни и хочу, чтобы семья об этомзнала.

Муж оставался непоколебим, Фэй спорила с ним день и ночь. Онведь тоже не святой и не один раз предавал ее. Вард взбесился от ярости – какона осмелилась сравнить его гетеросексуальные связи с гомосексуальными отклонениямиЛайонела?

– Я просто хотела доказать тебе, что ты тоже живойчеловек.

– А он педераст, черт побери! – Всякий раз, когдаон думал об этом, ему хотелось плакать. – Он голубой! Он педик, и я нежелаю видеть его в моем доме. Ясно?

Да, все бесполезно, она не могла сдвинуть его с места ни надюйм. Иногда Фэй жалела, что муж вернулся домой. Их отношения явно были нетакими, как прежде; Лайонел стал источником размолвок и отчаяния. К счастью,они начали новый фильм, и Фэй все время проводила на работе. Она былаблагодарна Лайонелу за то, что тот забегал к Энн; с кем-то дочка должнаотводить душу, пройдя через такое испытание. А Лай всегда умел найти к нейподход.

Фэй считала несправедливым, что перед сыном захлопнулидверь. Она возненавидела Варда за это и постоянно бросала на него гневныевзгляды. Но даже под гневом любовь еще теплилась. Вард Тэйер был ее миром такдолго, что без него, грешного или святого, она не представляла свою жизнь.

На Рождество Лайонела не было, и как только все вышли из-застола, Энн помчалась к нему. Родители Джона не могли пригласить Лайонела в свойдом, хотя очень скучали по сыну. Но звать в гости его любовника – это слишком.Поэтому Джон и Лайонел праздновали вдвоем. За ужином к ним присоединилась нетолько Энн, зашли еще несколько друзей с работы Джона и приятель Лая изуниверситета – тоже голубой. Энн оказалась в обществе дюжины веселых молодыхлюдей и чувствовала себя вполне комфортно. Ей с ними лучше, гораздо лучше, чемс семьей. Теперь Энн стала похожа на себя: похудела, глаза светились ярче. Онаказалась старше своих лет. Через несколько недель ей исполнится пятнадцать;предстояло вернуться в школу, закончить восьмой класс. Девочку страшно пугало,что она будет на полтора года старше одноклассников. Но Лай сказал, что надостиснуть зубы и учиться. В какой-то мере Энн собиралась сделать это радилюбимого брата. Ей налили полбокала шампанского, и она пробыла с ними до девятичасов. Энн скопила немного денег и купила в подарок Лаю кашемировый шарф, аДжону красивую серебряную ручку от Тиффани. Они были ее самыми лучшимидрузьями, ее единственной семьей. Джон отвез ее домой в подержанном«фольксвагене», а Лайонел остался дома с друзьями. Энн понимала, что весельезатянется еще на несколько часов, но брат настаивал, чтобы она вернулась домой,считая, что ей не стоит участвовать в подобных вечеринках; все говорилидовольно открыто, хотя некоторые еще скрывали свои отношения. Энн обняла братана прощанье, поцеловала в щеку. Выходя из машины, чмокнула и Джона.

– Счастливого Рождества, дорогая, – он улыбнулся.