– на исходе века, – тот факт, что в аналогичных обстоятельствах они повели бы себя в точности так же, не помешал им затаить обиду.

Да и Вильгельм не поехал на юбилей бабушки. Он совсем по-донкихотски хотел привезти всех своих детей и представить их прабабушке, превратив это действо в кульминационный момент церемонии. Но королева сочла это излишним и категорически отвергла его предложение. Вильгельм, которого Бюлов считал «крайне чувствительным ко всему, что мог считать неуважением со стороны королевской семьи или правительства ее величества, принял отказ плохо». Это совпало со спором за престол в Кобурге, на который королева предложила герцога Коннаутского, не получив предварительно согласия Вильгельма как императора. Тот в ответ пригрозил, что на выборы герцога наложит вето рейхстаг. Как и многие его соотечественники, Вильгельм был раздражен из-за отказа британцев применить свой порядок приоритетности к ситуации в Самоа, где племенные распри между двумя династиями, Малиетоа и Тамасесе, снова достигли точки, когда потребовалось вмешательство трех держав-защитниц – Британии, Германии и Америки. Все эти три эпизода вместе привели Вильгельма в дурное расположение духа. Он сказал королеве: «Каким, должно быть, необычным кажется вам тот факт, что малыш, которого вы часто обнимали, а дорогой дедушка качал на коленях, уже достиг сорокалетия, что составляет ровно половину вашей успешной и процветающей жизни».

Он жаловался, что на него навалилось слишком многое и эту ношу нередко бывает очень тяжело нести. Но он доверяет доброму и сострадательному сердцу королевы и верит, что она не будет слишком сурова к ошибкам своего «немного странного и импульсивного коллеги». Он обрушился с гневной тирадой на полковника Грирсона, британского военного атташе, заявив, что годами являлся единственным истинным другом Британии в Европе. Он делал все возможное, чтобы помочь успешному проведению ее политики, но в ответ не получил ничего, кроме черной неблагодарности. Лорд Солсбери согласился с королевой в том, что «Вильгельм вроде бы желает быть с нами в хороших отношениях, но не хочет, чтобы мы были в хороших отношениях с другими странами, особенно с Россией, которую всегда пытается настроить против нас». Зная своего внука, королева сочла необходимым принять меры предосторожности и написала письмо царю: «Вильгельм при любой возможности внушает сэру Ф. Ласселесу, что Россия делает все возможное для работы против нас… Думаю, не стоит говорить, что я не верю ни одному его слову… Но боюсь, Вильгельм пойдет дальше и станет наговаривать на нас вам. Если так, прошу вас, скажите мне об этом честно и открыто. Очень важно, чтобы мы понимали друг друга и чтобы подобные нечестные вредные действия были остановлены».

Солсбери однажды жаловался, что германские дипломаты призвали его вести переговоры «с часами в руке», но он не отреагировал на давление. Эта демонстрация аристократического безразличия была скорее обоснованной, чем мудрой, потому что впечатление, что его не слушают, доводило нетерпеливого и импульсивного Вильгельма до безумия. На самом деле Солсбери к этому времени играл для кайзера и Гольштейна роль злодея, которую для Бисмарка играл Гладстон. Вильгельм называл его в беседе с Грирсоном «мой постоянный враг» и в мае 1899 года написал королеве: «Лорд Солсбери интересуется нами не более, чем Португалией, Чили или Патагонией, и из этого впечатления родилось чувство, что Германию его правительство презирает. [Он обращался с Германией из-за Самоа] так, как не должны обращаться друг с другом представители великих держав, согласно европейским рыцарским правилам. Могу заверить, что нет человека более глубоко расстроенного и несчастного, чем я! И все из-за глупого острова, который является не более чем жалкой булавкой для Англии в сравнении с тысячами квадратных миль, которые она аннексирует направо и налево каждый год, не встречая сопротивления».

Ответ Солсбери, довольно эффектный, также иллюстрирует отношение, вызвавшее взрыв. «Единственное предложение, которое он [кайзер] сделал осенью прошлого года, – разделить Самоа между тремя державами. Оно не осталось без ответа. Мы ответили сразу, что предложение неосуществимо, потому что есть только два острова в группе, о которых стоит говорить, и их невозможно разделить между тремя державами»[37]. Королева сообщила Вильгельму, что крайне удивлена: «Тон, которым ты пишешь о лорде Солсбери, я могу приписать только временному раздражению… Сомневаюсь, что когда-нибудь один суверен писал в таком тоне другому, тем более если один из суверенов – твоя бабушка и речь идет о ее премьер-министре. Я никогда не позволяла себе ничего подобного, и никогда не критиковала князя Бисмарка и не жаловалась на него, хотя точно знала, что он враг Англии».

Чтобы успокоить Вильгельма, он был приглашен в Каус – впервые после телеграммы Крюгеру. Но он все еще был обижен из-за того, что его план празднования дня рождения бабушки был отвергнут, и ответил, что германское мнение о Британии исключает приятное путешествие. Тем не менее он отправил в Каус свою яхту «Метеор», которая выиграла регату. Об этом тем же вечером его дядя упомянул в своей речи. На следующее утро в Королевскую яхтенную эскадру поступила телеграмма: «Ваши гандикапы ужасны». Принц сказал Экардштейну, что Вильгельм временами приводит его в отчаяние. «Я изо всех сил стараюсь реабилитировать его после всех этих инцидентов, а первое, что он делает, – бросает в нас грязь».

В качестве еще одного проявления мягкости Вильгельм был приглашен осенью с государственным визитом. Только он продолжал набивать себе цену и дал понять, что сначала желает активизировать переговоры относительно Самоа. У британского правительства было много более серьезных забот: в октябре 1899 года начались бои в Южной Африке, и потому министры согласились на сделку, по которой британцы отказались от интересов на островах взамен на получение простой компенсации в другом месте (немцы сначала намеревались решить проблему иначе, но были остановлены Тирпицем). Бюлов, завоевавший высокую оценку за результат, предсказал, что через пятнадцать лет Самоа станет прекраснейшим бриллиантом в германской колониальной короне. На самом деле из шестидесяти пяти кораблей, зашедших туда тринадцатью годами позже, пятьдесят три были британскими. Самоа – не единственное германское приобретение на Тихом океане, поскольку в качестве побочного продукта войны, в которой, к немалому удивлению Вильгельма, американцы разбили испанцев, Германия приобрела за 4 миллиона долларов Каролинские острова. На одной стадии переговоров Бюлов пожелал ускорить их, отправив канонерку, но Вильгельм отказался, заявив, что «это задача дипломатии – избегать трудностей и непонимания с Соединенными Штатами до тех пор, пока это совместимо с достоинством империи». Он уже в 1897 году отверг предложение президента Доминиканской республики, сказав, что не станет вступать в противоречие с США. Жаль, что он не мог с таким же настроем подходить к переговорам с Британией.

Визит