за дружбу. В итоге Вильгельм и его советники воспользовались тем фактом, что никаких конкретных предложений не было, и поддержали политику затягивания, проводимую Гацфельдом (freundlich aber dilatorisch zu behandeln). Одним из результатов стало то, что любые конкретные предложения, которые могли быть предложены, так и не прозвучали, и возможность заключения союза, протянувшегося до Европы, повисла в воздухе.

В разгар обсуждений Вильгельм позволил своему желанию казаться самым умным превзойти честность, и он рассказал о переговорах царю, желая узнать, какое встречное предложение сделают русские, чтобы заручиться дружбой Германии. В ответе ум снова обошел честность – это указывает, что Николай писал письмо не сам.

«Три месяца назад… Англия передала нам меморандум… предлагая прийти к полному соглашению к ней по всем вопросам, по которым наши интересы сталкиваются. Эти предложения носили такой новый характер, что, по правде говоря, я был удивлен. Хотя они, судя по всему, по своей природе относятся к нам с подозрением, никогда раньше Англия не делала нам таких предложений. Не долго думая, я отверг их предложения… Мне очень трудно, а то и вовсе невозможно, ответить на вопрос, полезно или нет Германии принять предложения, о которых так много говорят, потому что я понятия не имею, какие они».

Все, что Британия сделала, это прозондировала почву относительно общего соглашения по Китаю, в соответствии с политикой прямых переговоров по вопросу – ее всегда рекомендовал Вильгельм. Но искусная траектория, по которой были запущены пробные шары, убедила кайзера в том, что он прав, не доверяя искренности Британии. «В записках его величества на полях документа красной нитью проходит мысль, что Англия не желает нам ничего хорошего, а только пытается найти компромисс с помощью неконкретных предложений, и, в крайнем случае, в конце концов бросит нам несколько жалких сухарей». Он, похоже, не заметил неудачу своей попытки дать встречное предложение.

Тем временем Китченер следовал вверх по Нилу и в районе Омдурмана 2 сентября 1898 года дал дервишам бой, в котором их было убито десять тысяч человек. Вильгельм проводил смотр войск на площади Ватерлоо в Ганновере и, узнав новость, потребовал, чтобы прозвучало троекратное «ура» в честь королевы. Затем Китченеру было приказано двигаться дальше вверх по реке навстречу новой угрозе. В Фашоде он обнаружил капитана Маршана с восемью французскими офицерами, сенегальским отрядом из 120 человек, пароходом, который перевозили на телегах по частям по Африке, и значительными запасами шампанского. Эти люди шли почти год и преодолели три тысячи миль, чтобы заявить претензии Франции на верховья Нила. «Если мы когда-нибудь попадем в Фашоду, – сказал лорд Солсбери в 1897 году, – начнется дипломатический кризис, который запомнится надолго, и „что потом?“ будет очень интересный вопрос». Китченер проявил понимание, не стал использовать свое военное превосходство и оставил французов в покое, предоставив решение дипломатам. В течение нескольких напряженных недель и Британия, и Франция были готовы действовать. Кайзер телеграфировал царю, желая узнать его мнение о ситуации. Ники ответил, что ничего не знает о надвигающемся конфликте и не приемлет поспешных действий. Вмешиваться в дела другого народа без приглашения – всегда неловко. Во Франции в самом разгаре было дело Дрейфуса. В основном все вращалось вокруг вопроса, кто шпионил на Германию. Никто даже не пытался отрицать, что кто-то этим занимался. Дело не только рассорило армию с политиками, но и возникли разногласия внутри армии, снизившие ее готовность к войне. Со временем стало ясно, что на повестке дня стоит вопрос об относительных приоритетах национальной безопасности и личной свободы, и, когда это произошло, пропагандисты свободы, симпатии которых являлись пробританскими, получили политическую опору. Делькассе, ставший министром иностранных дел в решающий момент, не оправдал уверенных предсказаний Вильгельма, оказавшись менее англофилом, чем его предшественник Аното. Франция была не в том положении, чтобы воевать, и, к своей большой досаде, ей пришлось отступить. Вильгельм тоже был недоволен. Он написал Ники, что много людей приходят посмотреть на французов после их самого бесславного отступления – это умирающая нация. Если русское Министерство иностранных дел рекомендовало этот безумный шаг, французы получили удивительно плохой совет. Вильгельм также раскритиковал французов за то, что они не читали Мэхэна и оказались без флота, когда он им так нужен. Он старался привлечь царя к совместной работе, но русские, не сумев поддержать французов, чувствовали, что в данной ситуации меньше слова – больше дела. После этого кайзер заявил британскому послу, что сомневается, появится ли у Англии еще раз такая возможность избавиться от Франции без вмешательства. Но англичане не последовали этому совету. Французские концессии не ограничивались Фашодой. В марте 1899 года было достигнуто соглашение, урегулировавшее все главные вопросы в Центральной Африке.

Вильгельму следовало тревожиться, а не возмущаться тем, что Франция отказалась играть назначенную ей роль. Ведь когда ожидания не оправдываются, это зачастую является знаком того, что предположения оказались необоснованными. Фашода действительно стала точкой решающего поворота во французской политике. Делькассе был другом лидера националистов Деруледа – но он также был учеником Гамбетты, апостола французского Сопротивления 1870 года. Для него, как и для большинства французов, Эльзас был важнее Африки. Соглашение 1899 года не только явилось предшественником группы, которая пятью годами позже составила англо-французскую Антанту. В 1899 году Делькассе отправился в Санкт-Петербург, где добился изменения соглашения с русскими, придав ему наступательный уклон. Опыт Фашоды заставил большинство его соотечественников понять, что они не могут себе позволить иметь двух врагов. Да, враждебный тон французских комментариев в отношении британцев в течение нескольких следующих лет едва ли указывал на это, поэтому германские лидеры могли ничего не заметить. Но их предупреждали и Малет, и Чемберлен, что, если Германия и дальше будет создавать трудности, Британия будет искать и найдет общий язык с Францией. И Вильгельм сам признавал, что это может произойти. Он устроил грандиозное шоу, не позволяя пустить себе пыль в глаза, а для Бюлова и Гольштейна коалиции явились почти таким же кошмаром, как для Бисмарка. Тем не менее их взгляды были настолько прочными, что они не могли здраво размышлять о ситуации, в которой окажется Германия, если по воле рока Британия найдет общий язык с Францией или, хуже того, с Россией.

Отношения Вилли с Ники в это время усложнились из-за предложения последнего, сделанного в августе 1898 года, созвать конференцию по разоружению. Эта новая идея не пришлась по душе европейским лидерам, которые сразу стали выдвигать самые разные возражения, с которыми познакомился весь мир за следующие шестьдесят лет. Кайзер сразу признал предложение утопическим и только никак не мог решить, как лучше назвать его автора –