Германии зависело от ежегодной резолюции федерального совета. Был дан ясный намек, что, если другие части империи последуют примеру Канады, такая резолюция больше не будет предложена. Этот факт был оценен «Таймс» как «угрожающее вмешательство во внутренние дела империи, выходящее за рамки торговой сферы». Но как раз в это время, при поддержке Чемберлена, началось обсуждение общего введения имперской преференциальной системы, и немцы сразу заметили угрозу своему экспорту. «Теперь, когда Альбион обнаружил превосходство германской промышленности, – писал Вильгельм, – он попытается ее уничтожить, и, безусловно, преуспеет, если мы не опередим его быстротой и энергией строительства нашего сильного флота».

В августе 1897 года, прогуливаясь среди фонтанов Петергофа, Вилли заставил Ники сказать, что Россия не станет возражать против взятия Германией Цзяо-Чжоу, китайского порта, который кайзер давно жаждал превратить в военно-морскую базу. Последовавшее спустя два месяца убийство двух германских миссионеров в прибрежной зоне стало удобным поводом для претворения этого желания в жизнь. Вильгельм решительно отмахнулся от мнения советников, предупреждавших его, что политика захвата может предварять конфликт.

«Тысячи германских христиан смогут дышать свободно, увидев у берегов корабли германского флота. Сотни германских коммерсантов возликуют, поняв, что теперь-то Германская империя твердой ногой ступила на землю Азии, сотни тысяч китайцев содрогнутся, когда почувствуют на своем затылке железный кулак Германской империи, и весь немецкий народ возрадуется. Правительство приняло решительные меры. Я решил показать раз и навсегда, что германский император плох с теми, кто допускает вольности или ведет себя, как враг».

Он направил на место германскую дальневосточную эскадру, укрепив ее экспедиционным корпусом под командованием своего брата Генриха. «Если кто-нибудь попытается причинить нам вред, – сказал он в прощальной речи, – используйте против них наш бронированный кулак». В семье Генриха не слишком высоко ценили, однако он хорошо понимал, что от него ждут. «Мое единственное желание – проповедовать евангелие вашего величества всем и каждому за границей, независимо от того, желают они его слушать или нет». Другие страны были слегка позабавлены сложившейся ситуацией, но сочли необходимым поступить так же. Россия сразу захватила Порт-Артур и Дайрен (Далянь), что подсказало письмо в Санкт-Петербург, предполагающее, что «Россия и Германия на входе в Желтое море могут считаться [sic] представленными святым Георгием и святым Михаилом, защищающими Святой Крест на Дальнем Востоке и охраняющими ворота на Азиатский континент». Реакция Вильгельма на захват Британией Вэйхайвэя была менее оптимистична.

Оптимизм и энтузиазм отсутствовал и в Британии. Во время рейда Джеймсона Чемберлен написал Солсбери, что британскому народу не слишком интересно, кому именно из своих многочисленных врагов они противостоят, если они кому-то противостоят. Являясь министром по делам колоний, однако он отлично понимал неудобства изоляции. Он увидел в захвате Россией Порт-Артура начало попытки взять под контроль Северный Китай, а этому процессу Британия была обязана противостоять. Он уже вел переговоры по поводу французских претензий в Западной Африке. А в Южной Африке события подошли к высшей точке. Критское дело оставалось неурегулированным. В Египте Китченер начал движение на юг, чтобы отомстить за Годона. По всему миру у Британии имелись проблемы и не было друзей, чтобы помочь. Используя деловой принцип – не можешь победить, тогда присоединяйся, Чемберлен решил, что пора отказаться от изоляции и поискать союзников. Он, вероятно, имел разговор об этом с бароном Экардштейном, англофилом, советником германского посольства в Лондоне и мужем (в тот момент) очень богатой английской жены. Экардштейн посоветовал ему обратиться к послу Гацфельду. Лорд Солсбери был болен и оставил вместо себя своего племянника, Артура Бальфура. В марте и апреле 1898 года Гацфельд провел две беседы с Бальфуром и три – с Чемберленом, который между второй и третьей беседой выразил свои идеи в речи в Бирмингеме. Шумного протеста она не вызвала. Тезис Чемберлена заключался в том, что Британии нужны союзники и ей следует выбрать между Германией и русско-французским блоком. Из двух вариантов Германия представлялась более естественной, поскольку британские и германские интересы во многом совпадали. Если Британия сможет опереться на поддержку Германии вообще, она сможет позволить себе вплотную заняться урегулированием колониальных вопросов, являвшихся главными предметами спора.

Момент, которого Вильгельм так долго ждал, наконец наступил. Британия вынуждена просить помощи Германии. Но вместо бурных и продолжительных аплодисментов она встретила весьма сдержанный и холодный прием. Для этого был целый ряд оснований, в том числе советы Гафельда, одного из лучших учеников Бисмарка, а также Бюлова и Гольштейна. Сам Вильгельм отлично понимал преимущества, которые мог дать союз с Британией в области торговли и колониальных концессий. Только для начала Вильгельм и его советники сомневались, что Браммагем Джо (известно, что так кайзер называл Чемберлена) сумеет увлечь за собой коллег. В этом они были недалеки от правды, поскольку Солсбери написал Бальфуру: «Одна цель германского императора с момента его прихода к власти – втянуть нас в войну с Францией. Я не могу решить, является это частью плана Чемберлена или нет… Франция определенно ведет себя так, словно желает втянуть нас в союз с Германией. Я смотрю на это с беспокойством, поскольку Германия будет нас шантажировать».

В ответе Бальфур упомянул об «этих любительских переговорах». А по существу, немцы сомневались в искренности британцев, отлично помня, как в 1889 году Солсбери отверг «пробный шар» Бисмарка, предлагавшего союз, объяснив, что ни одно британское правительство не может обязать своих преемников. (Чемберлен отмахнулся от этой трудности, сказав, что союз, ратифицированный парламентом, будет уважаться при любых обстоятельствах.) Они боялись навлечь на себя враждебность России. «Наш добрый Чемберлен не должен забывать, что в Восточной Пруссии у меня три русские армии и девять кавалерийских дивизий, стоящих на границе, напротив одного прусского армейского корпуса. Там нет ни китайской стены, чтобы удержать их, ни британских линкоров, чтобы отбить нападение». Хотя Бюлов слишком легко допустил, что Британия не сможет договориться с Францией, Вильгельм видел такую возможность, но рассчитывал, что это повлечет за собой конец франко-русского союза, освободив Германию, которая сможет сконцентрировать все свои силы на западе. По мнению Гацфельда, он не боялся «нашего попадания между двумя стульями; что бы ни случилось, обе стороны будут хотеть нас». Бюлов считал, что «другим державам мы нужны больше, чем они нам». Кроме того, Вильгельм видел недостатки поддержки Британии за пределами Европы, потому что Франция и Россия, столкнувшись с решающим преимуществом в Азии и Африке, откажутся от надежд на тех континентах, где их общим врагом была Англия, и вернутся ближе к дому, где их общий враг – Германия. Более того, флот, который Германия надеялась получить, появится через год или два, повысив цену, которую Британия заплатит