- Приходило, - согласилась я. - Только оно мне непонравилось.

- Почему?

- Оно сильно напоминает бегство с тонущего корабля.Наталья не справилась бы с ситуацией, и за здоровье и жизнь НиколаяГригорьевича я бы не смогла поручиться.

- А что тебе-то с его жизни и здоровья? Или ты все-такина него нацелилась?

Голос у Никотина был веселым, но прохладным. Даже холодным.Холоднее, чем этот отнюдь не теплый апрельский вечер. А на пасхальную ночьсиноптики вообще заморозки до минус трех обещали…

- Я врач, дядя Назар, - просто ответила я. - Не могу ябросить больного, которого мне доверили. Это во-первых.

- А во-вторых?

- Во-вторых, никакое это не самопожертвование.

Это, если хотите знать, чистой воды эгоизм. Я не радиСальниковых шантажиста искала, а исключительно ради себя. И больного я броситьне могу не потому, что мне его жалко, а потому, что я себя потом уважать небуду.

Больной- то не пропадет, ему другую сиделку наймут. А вотчто я с собой делать буду, со своей совестью? А? Мне обязательно нужно себяуважать, иначе я пропаду совсем.

- Да уж и пропадешь, - недоверчиво крякнул Никотин. -Тебя другие уважать станут, этого вполне достаточно, самой не так уж иобязательно.

- Вот и нет, - возразила я запальчиво. - И другие тожене будут. Понимаете, дядя Назар, мир, в котором мы живем, - это огромноеинформационное поле. Все, что мы не только делаем, но и чувствуем, в этом полеостается и существует долгие годы, даже века. И мы эту информацию считываем идействуем в соответствии с ней. Вот человек любит себя и распространяет вокругсебя информацию: я чудесный, я замечательный, я достоин любви. Мы считываем,верим и действуем соответственно.

Человек сам себя не уважает - мы принимаем информацию и тожене уважаем его. Вы же сыщик, хоть и в прошлом, вы же наверняка слышали проэкстрасенсов, которые помогают раскрывать преступления, а может, и самипользовались их помощью.

- Случалось, - усмехнулся Никотин. - Только начальствооб этом распространяться не велело, чтобы на смех не подняли.

- Вот видите. Экстрасенс - это человек, у которогоспособность считывать такую информацию обострена до предела, а у нас у всех этаспособность тоже есть, только мало развита. Но вполне достаточно, чтобы нелюбить тех, кто сам себя не любит, и не уважать тех, кто себя не уважает. Таквот насчет самопожертвования я хотела сказать: когда человек всего себявкладывает в интересы других, в чужую жизнь, забывая о себе и своих интересах ипотребностях, он будто бы дает во внешний мир информацию, что-то вродепослания, дескать, мне ничего не нужно, мне не нужны забота, внимание, любовь,мне не нужно, чтобы со мной считались, у меня нет собственных потребностей. Водной книжке я прочитала замечательную метафору: мир - это огромный ксерокс, онпросто копирует все то, что ты думаешь и чувствуешь.

И если ты думаешь, что тебе ничего не нужно, то ты ничего ине получишь. Если ты скажешь: "Я хочу", то жизнь оставит тебя в этомсостоянии надолго, если не навсегда.

Ты так и будешь хотеть, но желаемого не получишь.

- А как же? - удивился Никотин. - Что ж, по этой твоейзавиральной теории, и хотеть ничего нельзя? Ты же вот хочешь, чтобы у тебя былсвой дом и все остальное прочее.

- Так я не просто хочу, я делаю все, что нужно, чтобы Уменя это было. Понимаете разницу? Я отдаю свои деньги так, словно у меня ихкуры не клюют и от меня не убудет, и мир эту информацию считывает. Если ясчитаю, что у меня достаточно денег, то их и будет достаточно.

А если я буду жадничать и думать, что у меня их и без тогомало, так у меня их всегда будет недостаточно. В общем, хотите - верьте, хотите- нет, но жизнью эта моя теория много раз проверена. Только следовать ей оченьтрудно, поэтому я и плакала ночами. Вообще делать правильно обычно бываеттрудно. Легко только мастерам, а я не мастер.

- Мастерам? Это кто ж такие?

- Это те, у кого степень духовной зрелости высокая.

А я этим пока похвастаться не могу. Я самая обыкновенная. Ия ничем ни для кого не жертвую, потому как занятие это пустое. Я делаю то, чтонужно для достижения моей цели, и мир эту информацию считает и обязательно мнепоможет. Вообще-то, я понимаю, все это кажется вам чистой воды бреднями, но яне настаиваю на том, чтобы верили в мои теории, тем более они и не мои вовсе, япро них в некоторых книгах читала, и они мне понравились, показалисьправдоподобными. Вы просто примите во внимание, что я сама в них верю идействую исходя из них. А вовсе не из корыстных соображений женить на себеНиколая Григорьевича и не из страстной тайной и неразделенной любви к мужуНатальи.

- Я не говорил, что она у тебя неразделенная, - ехиднозаметил Никотин. - Страстная и тайная - вполне может быть, но одновременно онаможет быть и разделенной.

Ну Никотин! Ну точно - яд. Я даже возмутилась такойнаглостью.

- Вы что же, полагаете, будто я могу тайком спать схозяином? Жить в доме, где меня приютили, есть их пищу и гадить хозяйке?Хорошего же вы обо мне мнения, дядя Назар!

- Э-э-э, деточка, потише на поворотах, - осадил меняНазар Захарович. - Перво-наперво, не надо овцой прикидываться, тебя неприютили, а наняли домработницей с проживанием и столом, это все учтено в твоейзарплате, так что никто тебе никаких одолжений не делал.

Или ты мне наврала, и все было не так?

- Нет, было так. Но все равно…

- А во-вторых, - перебил меня он, - сегодня у насчетверг, познакомились мы с тобой в понедельник вечером, то есть сейчас воттолько ровно трое суток миновало. Ты вдумайся, Ника, трое суток всего, а еслипосчитать часы, которые мы с тобой провели вместе, так вообще смешная цифраокажется. И ты уже обижаешься, что я о тебе какого-то не такого мнения. А какоеу меня мнение-то может быть, если мы с тобой, считай, и незнакомы совсем? Что яо тебе знаю? Только то, что ты сама мне рассказала. А ну как ты врала?

Он был прав, совершенно прав, этот морщинистый плешивыйНикотин с глазами уверенного в себе победителя, и мне вдруг стало так весело,как не было уже давно.

Господи, мы знакомы трое суток, а на самом деле - и тогоменьше, и я уже сегодня ухитрилась настырно, пусть и с оговорками, пусть иосаживая себя, но думать о том, чтобы выйти за него замуж! Я что, с ума сошла?Где моя голова? Где здравый смысл?

Он - потрясающий. Он действительно уникален.

И наверное, он не преувеличивал, когда говорил, что былхорошим опером. Потому что за три встречи и несколько часов общения он сумелсоздать в моих глазах такой образ, который невозможно ни разрушить, ни затмить.